Первый арест. Возвращение в Бухарест

Он просидел у меня целых полчаса и даже не спросил, как меня зовут, — он был преисполнен доверия к интеллигенции. И наша беседа продолжалась до тех пор, пока остальные интеллигенты в черных мундирах не закончили обыск у Бутнару и не увели его с собой. Я видел, как они проходили по коридору. На лице арестованного застыло то самое олимпийское выражение, которое он напускал на себя по утрам, когда бухгалтер Паску приставал к нему с новостями дня — они его не интересовали, он промышлял только отбросами и помоями дня. Впереди арестованного шел рослый полицейский и нес в обеих руках папки с бумагами — «архив писателя». Одна бумажка вылезла из папки, Бутнару заметил и заботливо запихнул ее обратно. Он не терял надежды еще когда-нибудь использовать свой «архив».

Когда вся эта интеллигентная компания скрылась из виду, в коридор высыпали жильцы. Они стояли, как в маленьком переулке предместья, и оживленно комментировали случившееся. Они были такими же, как в тот вечер, когда я увидел их впервые. Но я теперь знал, что таится за внешним обликом каждого. Только Тудорел не меняется, подумал я, он и сегодня такой, каким я увидел его в первый раз: бледный мальчик, трогательно-жалкое и вместе с тем единственное счастливое существо на нашем этаже, которое живет своей особенной жизнью. Но я снова ошибался.

На другой день, когда Тудорел пришел ко мне посмотреть картинки, я сразу заметил, что он только листает журнал и ничего не видит. Потом он закрыл журнал и спросил, когда придет дядя Илие — «писателя» Бутнару звали Илие, — и я сказал:

— Дядя Илие не придет. Его забрала полиция…

При слове «полиция» в глазах мальчика мелькнул испуг. Он же все видел: пришли какие-то люди в черном и увели «дядю Илие», которого он привык встречать в коридоре по нескольку раз в день. За все пять лет своей жизни он, конечно, не видел ничего подобного, он не мог этого понять и сразу же уцепился за свое волшебное слово:

— Почему?

— Его забрала полиция, — повторил я. — Смотри картинки…

— А что такое полиция? — спросил Тудорел.

Ну что я мог ему сказать?..

— Полиция — это полиция, вырастешь — поймешь. У тебя еще есть время понять, что это такое…

Мальчик растерянно смотрел на меня и вдруг заплакал. И мне тоже стало ужасно тоскливо. Я чуть было не разревелся вместе с ним. Раньше, когда этот паренек смотрел на меня своими ясными, счастливыми глазами, у меня всегда поднималось настроение. А теперь в глазах его появилось новое выражение, которого я никогда не видел. И мне стало ужасно грустно. Я и сам не понимал почему. Может быть, потому, что Тудорел тоже изменился. Проклятая полиция — мальчика они могли бы оставить в покое!

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

В комнату, которую занимал Бутнару, въехал другой жилец. Уборщица сказала, что он тоже писатель. Его зовут господин Бузня, и он хороший человек. И бедный Бутнару был хороший человек. Как жаль, что его арестовали. Два года назад полиция арестовала господина Захареску из седьмой комнаты. Он будто бы кого-то убил. А он был хороший человек. Однажды он принес для котенка котлету, завернутую в бумажную салфетку. Где-то он теперь? Надо надеяться, что его выпустили. Бутнару тоже выпустят. Он писатель и хороший человек. Новый писатель из двенадцатой комнаты, господин Бузня, ничего не пишет. У него даже нет бумаги на столе — только папиросы. И все время валяется в постели. С тех пор как переехал, он лежит в постели одетый и ничего не делает. Она думала, что он больной, но он сказал, чтобы она не беспокоилась — он растет. С ним это иногда случается: он ложится в постель и вырастает на один-два сантиметра. Сейчас у него рост сто восемьдесят шесть. Она никогда не видела, чтобы взрослый человек продолжал расти. Пусть растет себе на здоровье. Если бы заболел, ей было бы жалко, — он хороший человек. И Бутнару был хороший. И Захареску. Слава богу, что на свете так много хороших людей. Удивительно, что не все это понимают. Взять хотя бы полицию. У них там тоже хорошие люди. Все-таки они арестовали Захареску и Бутнару. Может быть, на них наговорили? В полиции за это платят деньги. Наш швейцар, господин Григориу, получает триста лей в месяц за наблюдения и подозрения. А господин Григориу неплохой человек. Он сам штопает себе носки, потому что у его жены больные глаза.

Пока уборщица говорила, я смотрел в окно и наблюдал за новым писателем. Утром я видел его вблизи, когда он проходил по коридору: очень высокий, с развинченным телом и длинными руками; лицо смуглое, тощее и очень серьезное, глаза черные и острые… Странный тип. Теперь он лежал на своей койке, положив ноги на стул, так как они доходили у него чуть ли не до дверей. Интересно было бы узнать, кто он на самом деле? Конечно, не писатель. Взломщик? Карточный шулер? Спекулянт валютой?