После передачи дела о массовке в военный трибунал полиция освободила наконец брата Раду и Бранковича. Нужно было срочно повидать и одного и другого и выяснить, о чем их расспрашивали в сигуранце. Мне не хотелось встречаться с Бранковичем, который, как мне показалось, пострадал из-за меня. Но Виктор сказал, что «пенсионер» сам спрашивал, где он может меня увидеть. Вместе со мной на свидание с Бранковичем пошел Неллу, который уверял, что он лучше всех сумеет вытянуть из него всю правду.
Был очень жаркий день, каблуки увязали в растопленном асфальте, но Бранкович явился в рубашке с тугим воротничком и в галстуке, волосы у него были смазаны бриллиантином, ботинки начищены. Когда он заговорил, мы сразу увидели, что у него нет двух передних зубов. Неллу тут же спросил, куда девались зубы, Бранкович нахмурился и сказал, что ему их выбили в полиции. «Я теперь произвожу ужасное впечатление? На меня, наверное, и смотреть нельзя?» — «О, как раз наоборот, — сказал Неллу. — Это производит отличное впечатление». — «Ты смеешься надо мной?» — «Конечно нет, — сказал Неллу. — Если тебя избили, значит, ты держался молодцом».
Солнце закипало в зеркальных витринах и на мраморных столиках кафе, вынесенных на тротуар. Лица прохожих блестели от жары и пота, только Бранкович невозмутимо шагал в своей крахмальной сорочке и внимательно слушал Неллу, который доказывал ему, что выбитые зубы производят отличное впечатление, ему можно только позавидовать. Я поторопился переменить разговор и спросил Бранковича, не сердится ли он на меня, — ведь полиция явилась в четырнадцатую комнату за мной, и если бы я оказался дома, они бы его не тронули.
— Они тебя все равно сцапают, — спокойно сказал Бранкович. — Как раз об этом я и хотел с тобой поговорить. Они всё знают, у вас много провокаторов…
— Кто именно? — быстро спросил Неллу и вытащил из кармана блокнот.
— Не знаю, — сказал Бранкович. — Только им там все известно: кто был в лесу, кто выступал и все прочее. Они получили кучу доносов.
— Достаточно и одного, — сказал я. — Чтобы знать, кто был на массовке и кто выступал, достаточно и одного доноса. А почему они тебя так долго держали под арестом?
— Они хотели, чтобы я сообщил, кто тебя навещает, с кем ты дружишь и все прочее.
— Что ты сказал?
— Ничего я им не сказал. Я не вмешиваюсь. А ты берегись — они все равно узнают…
— О чем они еще спрашивали?
— Не ведешь ли ты агитацию за Советский Союз…
— Что ты сказал?
— Ничего я им не сказал. Меня это не касается. А ты хорошенько подумал, прежде чем идти против них? Они могут сделать с тобой все, что им захочется. Просто смешно идти против них…
— Но вот ты же пошел?
— Я? — удивился Бранкович. — Я не вмешиваюсь.
— Но ты им ничего не сказал. Если бы ты сказал — разве они не отпустили бы тебя сразу?
— Да…
— Вот видишь. А ты не сказал. Значит, ты не побоялся идти против них?
Бранкович ответил не сразу. По-видимому, это была новая для него мысль, и ему нужно было время, чтобы с ней освоиться.
— Да нет же, я не вмешиваюсь, — сказал он, подумав. — Я им сразу заявил: можете делать со мной что хотите — от меня вы слова не услышите… Не желаю я вмешиваться в ваши дела…
— Ты молодец, Бранкович, — сказал Неллу. — Ты, правда, еще не сидел в тюрьме, но уже был арестован, тебя еще не судили, но уже выбили два зуба. Ты молодец. Теперь можешь быть спокоен — мы тебя используем…
— То есть как это используете? — испуганно спросил Бранкович.
— Выставим тебя свидетелем на процессе…
— Я не хочу вмешиваться…
— Ну, знаешь ли, это чепуха, — сказал Неллу, — ты уже вмешался. Хорошо, если бы ты еще написал, статью и рассказал все, как было, — как тебя незаконно арестовали, как избили… Если нам удастся ее напечатать, они, конечно, придут в бешенство и тебе, может быть, удастся еще раз попасть в полицию…
Когда мы расстались с Бранковичем, Неллу спросил, как мне нравится вся эта история с «пенсионером». Я совершенно не знал, что ему ответить. Может быть, Бранкович изменился? «Ничего подобного, — сказал Неллу, — обыватели не меняются. Я предлагаю пойти ко мне и обсудить, как нам теперь использовать Бранковича».
Неллу жил на Кэлэрашь в комнате, которую снимали две студентки с филологического — Лия и Розика, обе, по его словам, ужасные мещанки. Но он не обращает на них внимания; комната очень удобная, с отдельным входом, есть и пожарная лестница — она спускается прямо во двор, если я приду, он мне ее покажет. «Зачем мне твоя пожарная лестница? Я собираюсь пойти куда-нибудь пообедать, пятый день сижу да сухой колбасе с хлебом». — «В таком случае ты обязательно должен идти к нам, — сказал Неллу. — Розика как раз получила вчера посылку из дому. О, ты можешь не обращать на нее внимания — накормит она тебя замечательно».