Первый арест. Возвращение в Бухарест

— Подсудимая Белецкая! — закричал председатель, и на висках у него синими веревками вздулись жилы. — Удаляю тебя на час из зала суда! Посмей еще раз крикнуть, — совсем удалю из зала!

В закутке за барьером засуетились: солдаты оттеснили обвиняемых, а стражники, мешая друг другу, окружили девушку в белой блузке и повели ее к выходу. Она не сопротивлялась, только глаза ее — глубокие, блестящие — смотрели прямо и вызывающе.

Когда ее вывели, в зале водворилось неловкое молчание. Теперь председательствующий заметил меня и, откашливаясь, точно он проделал большую работу, принялся задавать мне процедурные вопросы: имя, год рождения, не привлекался ли ранее к суду, не состою ли в родстве с кем-нибудь из обвиняемых…

— У вас есть вопросы? — спросил председатель длинноногого тощего человека, сидевшего в противоположном конце возвышения, за отдельным столиком, — очевидно, это был прокурор. Лениво листая какие-то бумаги и не глядя на меня, он спросил, кого из подсудимых я знаю. Я назвал Макса.

— Это он хотел вас обратить в коммунистическую веру?

— Нет…

У прокурора был рысий взгляд, — он не смотрел на меня, но мне почему-то казалось, что он отлично все видит, и я остерегался повернуть голову в сторону Рошу, пока не услышал его голос:

— У меня есть вопрос к свидетелю…

— Спрашивайте, — сказал председатель и нахмурился.

— Свидетель — ученик, несовершеннолетний. Тем не менее он подвергался аресту…

— Это не имеет отношения к делу! — сказал председатель.

— Защита полагает… — снова начал Рошу.

— Это не имеет отношения к делу, — сказал председатель.

— Могу я все же задать вопрос свидетелю?

— Спрашивайте, — сказал председатель и снова нахмурился.

— Я хотел бы знать, как обращались со свидетелем в полиции…

— Это не имеет отношения к делу!

— Все подсудимые показали, что их избивали, — сказал Рошу.

— Это не имеет отношения к делу. Довольно! Свидетель свободен!

Я не тронулся с места: какое-то новое, никогда прежде не испытанное чувство гибельного восторга охватило меня с того момента, как я услышал смелый возглас девушки в белом.

— Меня тоже избили в полиции! — твердо сказал я.

— Кто тебя спрашивал? — рявкнул председатель, и я увидел, как на его висках вздуваются жилы. — Ты свободен! Следующий!

— Уходи! Уходи скорей! — услыхал я сзади трагический шепот судебного пристава и почувствовал, что он тянет меня за рукав к выходу. Я посмотрел на Рошу и по его лицу понял, что надо уходить. Уже у самой двери я все-таки свернул вправо и сел на скамью для публики. Идущий за мной судебный пристав снова что-то начал шептать, но я сделал вид, что не слышу, и остался в зале до конца заседания.

Какое это было зрелище человеческой стойкости, бесстрашия, убежденности! Я увидел мужество, твердость и удивительное пренебрежение к своей собственной судьбе. Грубость, произвол, хамство я тоже увидел. До сих пор у меня в ушах звенит сухой, металлический голос председателя: «Это не имеет отношения к делу!», «Отклоняется!»

— Я хочу поднять вопрос о правомочии суда… — сказал Рошу.

— Отклоняется! — рявкнул председатель еще до того, как Рошу закончил фразу.

— Нельзя судить людей на основании показаний, добытых в полиции! Требую производства следствия!..

— Отклоняется!

— Запрещая защите осуществить свои права, вы подтверждаете, что весь этот процесс — инсценировка! — сказал Рошу.

— Это не имеет отношения к делу!

— Нельзя судить людей за коммунистические убеждения!..

— Отклоняется! — сказал председатель и пригрозил Рошу привлечением к ответственности.

Девушку в белой блузке никто не смог запугать. Каждый раз, когда речь заходила о Советском Союзе, она спокойно подымала свою полную красивую руку и провозглашала: «Да здравствует Советский Союз!» Ее трижды выводили из зала и трижды возвращали, так как Рошу зачитал статью кодекса, объявляющую процесс недействительным в отсутствие обвиняемых. Потом настала заключительная сцена: последнее слово обвиняемых. Макс получил слово первым. Но председатель его немедленно оборвал: «Следующий!» Следующим был мой старый знакомый — старший брат Сили — Яков. Здесь, на суде, Яков со своей детской шеей и худым, бледным лицом производил впечатление болезненного, добродушно-наивного и слабого человека. Я-то хорошо знал, что это не так. Когда ему дали слово, он заговорил спокойно, неторопливо, как будто разговор происходил на садовой скамейке или за стаканом чая:

— Меня обвиняют в том, что я принимал активное участие в коммунистическом движении молодежи… Не отрицаю, что я убежденный коммунист и целиком и полностью согласен с программой комсомола…

— Говори коротко! — прервал его председатель. — Выполнял задания Коммунистической партии? Да или нет?

— Я был бы счастлив, если бы партия поручила мне какую-нибудь работу. Но, к сожалению, я таких поручений не получал.

— Значит, не признаешься? — спросил председатель.

— Я признаю только свои коммунистические убеждения. Я боролся за легализацию компартии и комсомола, который входит в КИМ!..

— Это не имеет отношения к делу! Следующий!

Следующим был Силя.

— Господин председатель, КИМ насчитывает полтора миллиона членов! — сказал Силя.