Первый. Бывший. Единственный

– Нет, лучше поезжайте домой. Не надо ребенку это все… – Здесь он захлебнулся чувствами, которые будто встали поперек горла комом, и неловко замолк. – Вызови такси, Вася.

– Нет, мы с тобой, – не согласилась я.

Другого выхода для нас я сейчас не видела, как и мир вокруг толком не разбирала.

– Поезжай скорее, – скомандовала я Дубравину, усадив Руслану на заднее сиденье, а сама выбрав место рядом с водителем.

У Кеши тряслись руки, а сам он был настолько бледным, что лицо стало казаться восковой маской.

– Все будет хорошо, – сжала ладонь бывшего мужа я.

Эти слова были банальными до зубовного скрежета, но в них очень сильно хотелось верить.

Дубравин кивнул и сжал руль так крепко, что костяшки пальцев побелели.

– Спасибо, – сказал мужчина.

Вел он уверенно и аккуратно, словно бы ни на минуту не забывал, что в салоне находился еще один ребенок.

– Мам, Матвей умрет? – в какой-то момент спросила меня Руслана, и этот вопрос продолжал звучать в моей голове еще много часов подряд.

– Нет, Солнышко. Конечно же, нет, – с уверенностью заявила я, словно бы могла взять на себя роль Бога. – Ему просто нужно немного подлечиться в больнице. Врачи помогут, и все у него будет хорошо.

– Я буду в это верить до луны и обратно, – заявила она.

– Что? – не поняла я.

– Ты когда-то говорила, что если сильно во что-то верить, то оно обязательно сбудется и случится, – объяснила доча. – Поэтому я буду верить в выздоровление Матвея до луны и обратно, чтобы точно сбылось.

– Да, именно, – улыбнулась сквозь слезы я. – Так и будет, Солнышко. Вот увидишь. Он еще нарисует твой портрет, как и обещал, или научит тебя рисовать.

Руся отчаянно закивала и опять расплакалась. Дубравин настолько сильно стиснул зубы, что его рот превратился в одну едва заметную линию.

Дальше время для меня замедлило свой бег, точнее обернулось в один сплошной час боли и ожидания.

Матвея оперировали.

У него была открытая черепно-мозговая травма, внутреннее кровотечение, перелом ребер, правой большеберцовой кости и шейки бедра… Никаких гарантий врачи нам не давали, оставалось только молиться. Что я и делала. Как умела.

Я хотела отправить Руслану домой, но дочка воспротивилась, да и мне ужасно боязно было с ней расставаться после всего, что произошло. Поэтому вызывать маму, чтобы ее забрали, я не стала.

Мое рыжее чудо вымоталось и уснуло прямо на диванчике в коридоре. Мы прикрыли ее куртками, а сами отошли немного дальше, чтобы не мешать спать разговорами, коих, на самом деле… и не было. Каждый из нас думал о своем.

Я все поверить не могла, что этот мальчик, которого я когда-то даже пыталась ненавидеть, спас мою дочку таким вот образом. Заменив ее собой.

Это просто не укладывалось в моей голове. Но в то же время я чувствовала облегчение, что на операционном столе сейчас была не моя Руслана.

Я испытывала ужасный стыд из-за таких чувств, но ничего с ними поделать не могла. Все мы внутренне тихо радуемся, когда беда не касается нашего дома, а заглядывает в чужой.

Дубравин же за время ожидания постарел, казалось бы, лет на сто. На его лице проявилась печать горя, как мать, я его понимала и одновременно боялась этого понимания. Ведь случись с Русланой такое – и я бы, наверное, погибла бы на месте от разрыва сердца. А мой бывший держался.

Когда в коридоре появилась медсестра, мы с Кешей, не сговариваясь, кинулись к ней.

– Вы родители мальчика из ДТП? – спросила она и, не дождавшись ответа, сказала: – У мальчика редкая группа крови. В больнице нет столько запасов. Кто из вас готов побыть донором?

– Наша кровь не подойдет, – спал с лица Дубравин, а на удивление медсестры он поспешил объяснить: – Она не мать, а я не отец. И у нас положительный резус-фактор.

– Что ж, значит, нужно искать доноров. Лучше бы найти с четвертой отрицательной, как у мальчика, но и любая группа с отрицательным резус-фактором в нашем случае подойдет. Запрос в банк крови мы подали, но сами понимаете, время дорого.

С этими словами женщина оставила нас с Дубравиным, я же не смогла проглотить шок, в который он меня поверг.

– Что значит ты Матвею не отец?

– Не биологический, как оказалось, – поморщился Кеша. – Это выяснилось потом, когда мне пришлось оформлять мальчика на себя после смерти Инги. ДНК-тест на отцовство показал совершенно противоположные результаты тому, что я делал после рождения Матвея.

– Как так?

Дубравин пожал плечами.

– Как-то так…

– Что же это получается, – я судорожно перебирала подходящие причины случившегося, – Загорская тебя обманула?

– Получается, что так, – сжал переносицу он. – Или она сама не знала, кто отец.

– В чем я очень сильно сомневаюсь. – Из-за обрушившейся новой информации, словно лавины, у меня разболелась голова. – Выходит, никакой измены тогда и не было?

Дубравин твердо встретил мой взгляд.

– Я не знаю, – ответил мужчина. – Было, не было. Какое это сейчас имеет значение?

– Никакого, – выдохнула я. – Совершенно никакого.

Действительно же… Былого оказалось не воротить, а мы столько всего уже натворили, намешали, что…

Господи!