Первый чекист

— Здесь слишком влажный воздух, — поспешно ответил щеголеватый господин, — и скрипка может испортиться. — Сказав это, он стал поспешно прятать скрипку в футляр.

— За одну минуту не испортится, — мягко, но настойчиво сказал Яша, — вам это ничего не стоит, а нам все-таки приятно.

Но владелец скрипки категорически отказался играть.

— Ну хоть чижик-пыжик! — просил Яша. — Хоть до-ре-ми-фа-соль-ля-си, — продолжал умолять он.

Владелец скрипки был непреклонен.

— Ну, тогда все! — вдруг решительно сказал Яша, и глаза его перестали смеяться. — Документы ваши вы можете оставить при себе — за небольшую плату на Молдаванке сделают и не такие. А скрипку придется отдать в пользу Советского государства. Национальная ценность.

Это был первый трофей Прокофьева, и то добытый, по сути дела, не им, а Яшей, Но трофей этот был и последним. Как на грех, Яшу отозвали на несколько дней в губчека, да, впрочем, он был и не нужен: Прокофьев сам не выходил из таможни, но скрипок больше не попадалось. Двое или трое уезжающих, правда, везли скрипки, но они были в таком виде, что о ценности их и говорить не стоило — измазанные, поцарапанные, с порванными струнами и даже с трещинами. Непонятно только, зачем это барахло увозили с собой за границу. Владельцы говорили, что скрипки эти дороги им как память. Но Прокофьев объяснял это просто жадностью. Сидя на берегу и с тоской глядя на уже совсем весеннее небо, он думал о том, что сведения у Дзержинского не могли быть ложными, что через Одессу действительно вывозят редкие скрипки и что он, Саша Прокофьев, просто не может обнаружить, как это делается.

Лукницкий появился совершенно неожиданно. И так, как будто бы только полчаса назад вышел из таможни. В сдвинутой на затылок кепке, потертой кожаной куртке и рыжих от времени солдатских сапогах, он спокойно вошел в комнату, пожал всем руки и, ловко скрутив козью ножку, не торопясь закурил. Потом он уселся на табурет, закинул ногу на ногу и только после этого спокойно сказал;

— Шкуры.

— Интересуюсь! — откликнулся из угла седоусый рабочий, недавно назначенный начальником таможни.

— Это тебя тоже немножечко касается, — вместо ответа сказал Лукницкий, обращаясь к Прокофьеву. И, повернувшись к двери, крикнул кому-то: — Войдите, прошу вас!

В дверь просунулась сначала седая всклокоченная голова, потом трость, и, наконец, в комнату вошел маленький сухонький старичок. Оглядевшись, старик без всякого вступления заговорил:

— Митька Антонюк — сапожник, который выдает себя за настройщика…

— Только прошу вас, Мирон Борисович, выражайте свои мысли яснее, — вставил Яша.

— Куда уж яснее! — вспылил старик. — Сапожник и босяк, которому даже барабан доверить нельзя! Так он, представьте, вообразил себя настройщиком. Смех. И все это понимали. И вдруг, вы представляете себе, молодой человек, Митька стал жить как граф… Я извиняюсь, как граф до революции. Что такое случилось, чтобы Митька разбогател? Может быть, он получил наследство? Так нет! Митька, — тут старик перешел почти на шепот, — Митька занялся такими делами, которые могут заинтересовать самого Дзержинского, дай ему бог здоровья. — И старик чистыми детскими глазами посмотрел на Прокофьева. — Вы понимаете?

— Нет, — покачал головой Прокофьев.

— Первый раз вижу таких недогадливых чекистов. Что такое скрипки Страдивари, Амати, Батова и других замечательных великих мастеров? Это струны? Нет, струны можно натянуть. Это лак? Нет, лак можно положить заново. Скрипку можно испачкать и исцарапать, порвать струны и даже нарисовать трещины. И все-таки это будет очень ценная скрипка, потому что если все это сделать осторожно, то через два часа она опять будет выглядеть, как и раньше. Так вот, Митька не умеет настраивать и чинить инструменты, но он научился, холера ему в бок, гримировать их так, что приличный человек даже не догадается, какой инструмент он видит перед собой. Теперь вам ясно, молодой человек?

— Ясно, — крикнул Прокофьев, — ясно, дорогой товарищ! — Он бросился к старику. — Где вы были раньше?!

— Что за вопрос — конечно, дома. Ой! — вдруг вскрикнул он. — Я вам должен сказать, что ничего не имею против Советской власти, но почему я должен лишиться руки? — Он с трудом вырвал руку из ладоней Прокофьева. — Между прочим, вы очень сильный, молодой человек. — Старик на всякий случай отодвинулся от Прокофьева, хотя тот больше уже не собирался пожимать ему руку. Потом он церемонно надел соломенную шляпу, которую все время держал под мышкой, и уже в дверях, быстро взглянув на Лукницкого, бросил;

— Я у вас не был!

— Могила, маэстро! — крикнул Яша.

Когда старик ушел, Прокофьев бросился к Лук-ницкому.

— Где ты его нашел?

— Дзержинский, — сияя, ответил Яша.

— Что Дзержинский? Приказал его найти?!

— Почти. Он приказал помочь тебе. Плохо ты, значит, знаешь Феликса Эдмундовича, — укоризненно покачал Яша головой, видя, как удивился Прокофьев. — Ты что же думаешь: послал он тебя в Одессу и забыл? Ты думаешь, Дзержинский не знал, как тебе тут трудно придется? Все знал. И если не знал подробностей, догадывался. Ты сообщил ему о том, что обнаружил скрипку?