Первый человек в Риме

В десятый день декабря, когда новые народные трибуны приступили к своим обязанностям, началось самое интересное. Народный трибун второго срока Луций Аппулей Сатурнин доминировал в коллегии безоговорочно. Пользуясь страхом остальных народных трибунов, вызванным смертью Квинта Нония, он решал законодательные проблемы как хотел. Хотя он по-прежнему отрицал свою причастность к убийству, в частных беседах с коллегами он нет-нет да и бросал словцо-другое, отчего те задумывались: не закончат ли они, как Квинт Ноний, если только вздумают перечить ему? В результате Сатурнину позволили своевольничать вовсю. Ни Метелл Нумидийский, ни Катул Цезарь не могли убедить ни одного народного трибуна хоть раз воспользоваться правом вето.

Не прошло и восьми дней после вступления в должность, как Сатурнин внес первый из двух законопроектов – раздать общественные земли ветеранам обеих войн с германцами. Все земли были расположены не в Италии – в Сицилии, Греции, Македонии и материковой Африке. В законопроект было внесено дополнительное условие: сам Гай Марий должен иметь право лично предоставлять гражданство трем италийским солдатам в каждой колонии.

Сенат взорвался.

– Этот человек, – возмущался Метелл Нумидийский, – даже не собирается выделить своих римских солдат! Он хочет землю для всех на равных условиях – для римлян, латинян, италийцев. Никакой разницы! Никакого предпочтения гражданам Рима! Я спрашиваю вас, коллеги-сенаторы, что вы думаете о таком человеке? Разве Рим для него что-то значит? Конечно нет! А почему, собственно, Рим должен что-то для него значить? Ведь Марий – не римлянин! Он италиец! И покровительствует своим. Целой тысяче он предоставил права гражданства на поле боя, а римские солдаты должны были стоять в стороне и лишь наблюдать. Они так и не дождались благодарности. Но чего еще можно ожидать от такого человека, как Гай Марий?

Когда Марий поднялся, чтобы ответить, поднялся такой шум, что его даже не было слышно. Он вышел из здания заседаний сената, встал на трибуну и обратился к присутствующим. Некоторые из них были возмущены. Но он был их любимцем, и они начали слушать.

– Земли достаточно для всех! – кричал он. – Никто не может меня обвинить в предпочтительном отношении к италийцам! Сто югеров земли на каждого солдата! Почему так много, слышу я ваш вопрос? Потому, народ Рима, что эти колонисты поедут в места намного худшие, чем наша любимая Италия! Им предстоит возделывать плохие земли, они поселятся в плохом климате, где человеку, чтобы прилично жить, нужно куда больше земли, чем в Италии!

– Вот! – крикнул Катул Цезарь со ступенек сената; голос его дрожал. – Вот! Слушайте, что он говорит! Не Рим! Италия! Италия, Италия, всегда Италия! Он не римлянин, ему наплевать на Рим!

– Италия и есть Рим! – раздался громовой голос Мария. – Это одно и то же! Без одного нет другого – и не может быть! Разве римляне и италийцы не одинаково отдают свои жизни за Рим на полях сражений? А раз это так – и никто не посмеет отрицать, что это так! – то почему один солдат должен отличаться от другого?

– Италия! – продолжал вопить Катул Цезарь. – Всегда – Италия!

– Чушь! – возразил Марий. – В первую очередь земля дается римским солдатам, не италийцам! Разве это свидетельствует о предпочтении италийцев? И разве не лучше, если из тысячи ветеранов-легионеров, которые поедут в эти колонии, трое италийцев станут гражданами Рима? Я сказал – трое, народ Рима! Не три тысячи италийцев! Не три сотни! Не тридцать италийцев, народ Рима! Трое! Капля в людском океане! Даже частичка капли в людском океане!

– Капля яда в людском океане! – пронзительно выкрикнул Катул Цезарь со ступенек сената.

– В законе можно оговорить, что римские солдаты получат землю первыми, но где говорится, что первая земля будет лучшая? – громко спросил Метелл Нумидийский.

Квинт Поппедий Силон, нынешний глава племени марсов, довольно молодой еще человек, приехал в Рим по приглашению Марка Ливия Друза – послушать дискуссию на тему о земельных законах. Силон остановился в его доме.

– Они подняли большой шум, противопоставляя Рим Италии, не так ли? – заговорил Силон с Друзом.

– Действительно, – угрюмо согласился Друз. – Подобное отношение изменит только время. Я живу надеждой, Квинт Поппедий.

– И все же тебе не нравится Гай Марий.

– Я ненавижу этого человека. Но я голосовал за него, – признался Друз.

– Прошло только четыре года с тех пор, как мы сражались при Аравсионе, – задумчиво проговорил Силон. – Да, думаю, ты прав, со временем все изменится. Я очень сомневаюсь, что до Аравсиона Гай Марий имел шанс раздать италийским солдатам земли в колониях.

– Это же благодаря Аравсиону италийские рабы были освобождены, – заметил Друз.

– Я рад, что мы умирали не зря. И все же посмотри на Сицилию. Италийские рабы там не были освобождены. Они там умерли.