Нил вспоминал о том, как принял решение включить систему управления спуском: «Я знал, каковы были правила, установленные для экспедиции. Если мы включали СУС и оба ее полукомплекта оказывались без заглушек, мы должны были приземляться – и приземляться в ближайшей удобной зоне посадки. Мне пришлось вспомнить основные инстинкты летчика: “спаси свой самолет, спаси экипаж, возвратись домой, а потом уже страдай, что не получилось выполнить часть задания”». Хьюстон приказал им прервать полет и совершить посадку в западной части Тихого океана. В шести часах хода от этой области находился американский эсминец, который взял курс на зону приводнения. Нил и Дэйв знали, что спасение в открытом океане не всегда выполнялось быстро и успешно. Даже на суше и с современными на тот момент средствами связи было непросто найти что-то небольшое, наподобие космического корабля. В NASA ходило много разговоров о том, что Советам иногда требовалось сорок восемь часов, чтобы отыскать своих космонавтов, после того как те опускались на парашютах куда-нибудь в Казахстан или Сибирь.
Двое астронавтов сделали все необходимое, чтобы подготовиться к аварийному входу в атмосферу и приводнению: «Мы с Дэйвом понимали, что, вероятно, у нас есть несколько часов на подготовку. С земли мы получили время, в которое нам следовало включить двигатель на торможение – это должно было случиться над Африкой, над ночной стороной земного шара, и поэтому мы стали готовиться к этому маневру Когда мы пролетали над станцией связи в нигерийском городе Кано, Хьюстон начал для нас обратный отсчет перед тормозным импульсом. Мы потеряли связь с Землей на середине этого отсчета, так что они не могли знать, получилось у нас включить двигатель или нет. Но торможение прошло стабильно, и измеренная у нас борту разность скоростей – то есть величина замедления – вышла такой, что мы должны были верно попасть на желаемую цель. Система наведения, по всей видимости, работала правильно, и мы легли на курс к Окинаве».
Когда Gemini VIII вышел на солнечный свет, «нам почудилось, что мы валимся вниз с умопомрачительной скоростью, – вспоминал Нил. – Эти огромные горы (Гималаи. –
Когда шел спуск под парашютом, Нил первым услышал снаружи звук пропеллеров самолета поблизости. «Мы решили, что это наши».
Само приводнение оказалось, по словам Нила, «не таким уж плохим». Спасательный самолет С-54 быстро появился на месте, с него в бурное море спрыгнули матросы-ныряльщики в гидрокостюмах, которые прикрепили большой воротник-поплавок, огибавший космический корабль снаружи. Оставалось лишь дождаться появления эсминца «Леонард Мейсон». Но это ожидание обратилось в тяжелое испытание тошнотой.
«Gemini был отвратительным судном, – объяснял Нил, – хорошим кораблем в космосе, но совсем никаким на море». К их большому сожалению, ни Армстронг, ни Скотт не приняли свои таблетки меклизина, чтобы предотвратить синдром укачивания. «Так что нас обоих свалила морская болезнь». По счастью, в их желудках было слишком мало содержимого для обильной рвоты.
Спустя более чем два часа ныряльщики, которым и самим стало плохо от вони обгоревшего теплозащитного экрана Gemini VIII, открыли люки корабля, и астронавты начали выбираться наружу. Нил нерешительно пожимал протянувшиеся к нему руки. «Я себя в тот момент чувствовал очень несчастным. Мы не выполнили все задачи, какие хотели. Дэйв потерял возможность сделать всю ту чудесную работу в открытом космосе, к которой готовился[58]
. Получилось, что мы растратили кучу денег налогоплательщиков и не выполнили то, за что они все заплатили. Мне было грустно, и я знал, что Дэйву грустно тоже». Путь на корабле до Окинавы занял около четырнадцати часов.Хорошо выспавшись на Окинаве, астронавты совершили перелет на Гавайи. 19 марта они уже прибыли на космодром имени Кеннеди – три дня спустя после того, как стартовали оттуда же. В свои дома в Хьюстоне Армстронг и Скотт возвратились только 25 марта. На следующий день после прибытия NASA организовало послеполетную конференцию членов экипажа. Даже несколько дней обсуждений технических вопросов с коллегами из NASA не развеяли депрессию Нила.