Первый день вечности

Мне очень не понравился намек, скрытый в его коротенькой фразе. Как часто он приводил сюда девушек? Какие отношения его связывали с некоторыми из них или, может, даже со всеми?

Гримерка находилась дальше по коридору и была едва ли не больше самой студии. Повсюду стояли передвижные вешалки с одеждой, напротив окна висело великолепное зеркало во всю стену, рядом с которым притулилось штук десять кресел-вертушек. Нас встретила сурового вида женщина лет тридцати. Красивая строгой, классической красотой. Она окинула меня оценивающим взглядом. Должно быть, именно так смотрит художник на чистый холст, раздумывая, как бы создать из него шедевр. Я засмущалась, но глаз не отвела. Женя слегка приобнял меня за плечи, будто младшую сестренку, и подтолкнул вперед.

– Измайлов – вон! – непререкаемым тоном строгой школьной учительницы скомандовала хозяйка сокровищницы модных чудес. Женя послушно развернулся и вышел за дверь. Я почувствовала, как трясутся колени.

– Привет, маленькая, – сменив гнев на милость, обратилась ко мне «учительница». – Как тебя зовут?

– Ксюша, – выдавила я.

– В первый раз на съемки?

Я кивнула.

– Я стилист и визажист в одном лице. Зовут меня Ольга, – представилась она и подвинула одно из кресел-вертушек. – Садись сюда, сейчас я из тебя модель сделаю.

Я послушно села. Часа два меня одевали, рассматривали, раздевали и одевали вновь. Волосы накручивали для того, чтобы через пять минут снова распрямить. Раза три наносили яркий, непривычный макияж, а потом смывали, и все начиналось сначала.

– Вот теперь в самый раз, – облегченно вздохнула Ольга, поворачивая меня лицом к зеркалу. Я замерла от неожиданности, разглядывая свое отражение. Точь-в-точь девушка с обложки. Встреть я сейчас сама себя на улице, ни за что бы не узнала.

Волосы мне в итоге оставили распущенными, но слегка завили и неравномерными локонами уложили так, чтобы они смотрелись объемно и немного взъерошенно. Глаза густо подвели черным, особенно снизу, что делало их просто огромными и немного больными. Губы чуть тронули светлым блеском, а щеки подкрасили персиковыми румянами. Платье, на котором остановилась Ольга, едва доходило мне до колен. И вообще это было не совсем платье, скорее, старомодная комбинация или ночнушка, полностью закрытая со всех сторон. Так что ничего лишнего даже не угадывалось. Разве что ноги она открывала почти до ягодиц, но так, чтобы оставить простор для фантазии. Тонкие бретели украшали невинные бантики, которые смотрелись совсем по-детски. Не могу сказать, что, читая Набокова, я именно так представляла себе Лолиту. И уж точно, героиня романа была меня младше. Но сейчас речь шла не о достоверности передачи литературного образа, а о высокой моде, и это две совершенно разные вещи.

В ожидании меня Сева и Женя о чем-то возбужденно беседовали, но стоило мне появиться на пороге, как мужчины тут же замолчали. Две пары глаз оценивающе уставились на мой наряд. Что означал их взгляд, я не поняла.

– Иди сюда, – скомандовал Сева.

Сегодня он мало чем напоминал себя вчерашнего: собранный, требовательный, такой, каким в моем понимании и должен быть фотограф. Я послушно приблизилась и присела на небольшую старомодную кушетку, облокотившись на подушки, с видом, как и было заказано, одновременно невинным и распущенным. Но распущенным не по-взрослому, а скованно, неумело, по-детски. Вряд ли, учитывая небогатый опыт в таких делах, у меня могло получиться иначе.

Когда затвор камеры щелкнул в первый раз, мир снова изменился, я стала тем, кем меня хотели видеть, и меняла позу за позой, то садясь, то ложась, то вставая. Я была игривой девчонкой, которая впервые открывает свою сексуальность, но не может понять, что это такое, и малолетней хищницей, которая вот-вот набросится на свою жертву, беззащитную перед полудетским обаянием. Я сама не знала, откуда во мне взялось знание, как все сделать правильно. Это просто было внутри меня, словно я родилась именно для этого мига.

Я так вошла в роль, что, когда Сева попросил меня пойти и переодеться, я почувствовала себя расстроенной.

Еще четыре раза я меняла одежду, фотограф в свою очередь перестраивал декорации. Каждый раз от меня требовали вести себя немного иначе, и мне удавалось это без особого труда.

– Камера тебя любит, – сообщил мне Басаргин, когда последняя часть съемок подошла к концу.

Я чувствовала себя вымотанной, но совершенно счастливой. Только теперь я вспомнила о присутствии в студии Жени. Он вынырнул из-за угла, где сидел все это время, и громко зааплодировал.

– Ты просто молодец! Правда, насколько я знаю Севку (а знаю я его как себя), он в тебя просто влюбился. – Женя скалился, словно кот, объевшийся сметаной. Его слова пролились бальзамом на мою душу. Я едва сдержалась, чтобы не повести себя как маленькая девочка и не запрыгать от удовольствия.