Первый день войны

Взглянув на фотографии, Горбенко ощутил мгновенную сухость во рту. На одной из фотографий он узнал бывшего руководителя минского городского банка Борислава Мечика. А с другой… на него смотрело лицо главного бухгалтера этого же банка – Андрея Козловского. Горбенко познакомился с этими людьми в тысяча девятьсот тридцать четвертом году, когда работал в центральном аппарате НКВД в Минске и вёл их дело по обвинению в организации подпольной террористической группы. Как выяснилось на следствии, никакой группы обвиняемые не создавали, а занимались обыкновенным разворовыванием государственных средств. Тем не менее, каждый из них был осужден на десять лет по статье пятьдесят семь и отправился отбывать наказание куда-то в Карелию. Глядя на фотографии, Горбенко молчал, не зная, что говорить, а эсэсовец с нескрываемой иронией разглядывал его растерянное лицо. Подождав ещё несколько секунд, он медленно, как бы взвешивая каждое слово, спросил:

– Так вам знакомы эти люди, пан Скавронский?

Горбенко отрицательно покачал головой.

– Нет, эти люди мне не знакомы, господа. – оправившись от удивления, ответил он.

Эсэсовец подошел к столу и вытащил из пачки новую сигарету.

– А вот они вас очень хорошо помнят, пан Скавронский… – возвращаясь к табурету, на котором сидел Горбенко, сказал он. – Только не под этой фамилией, а под другой… – эсэсовец наклонился к уху Горбенко и шепнул. – Павел… Владимирович… Горбенко…

На лице Горбенко не дрогнул не один мускул. Эсэсовец презрительно усмехнулся.

– И место вашей работы они запомнили… – добавил он. – …НКВД… – чеканя каждую букву, громко сказал он.

– Я еще раз повторяю, – всё также спокойно ответил Горбенко. – Этих людей я впервые вижу. Видимо они спутали меня с кем-то другим.

Эсэсовец недовольно нахмурился и затем с угрозой процедил.

– Значит, вы не хотите быть с нами откровенным, товарищ Горбенко. Боюсь, об этом вам скоро придется сильно пожалеть!

При этих словах толстый эсэсовец вышел из комнаты.

– Вы о «сыворотке правды», конечно, слышали? – разминая в пальцах сигарету, спросил Горбенко высокий.

Тот отрицательно покачал головой.

– Нет, не слышал… – ответил он.

– Очень хорошо! – эсэсовец, показав неровные, желтые зубы, улыбнулся. – Это такой химический препарат, от которого человек становится очень болтливым. Помимо своей воли… – пояснил он. – Сейчас сюда придет врач и сделает вам укол. Предупреждаю заранее… – эсэсовец поднял вверх, украшенный золотым перстнем, указательный палец. – Доза будет на пределе допустимой. В вашем возрасте это уже опасно. Можете и не выдержать.

Не успел эсэсовец закончить говорить, как дверь в комнату распахнулась, и в неё вошел невысокий человек в белом помятом халате и такой же мятой белой шапочке. Опустив на лицо марлевую повязку, он положил на стол небольшой чемоданчик, раскрыл его и, вытащив из него ампулу, уверенным движением наполнил большой стеклянный шприц.

– Я готов, – тихо и даже как-то буднично сказал он, подходя к Горбенко.

– Спрашиваю последний раз! – голос эсэсовца изменился и стал резким и угрожающим. – Или вы начинаете говорить то, что нас интересует… или за дело примется он! – и эсэсовец кивнул на человека в белом халате.

– Давайте, валяйте, – стараясь сохранять спокойствие, через силу улыбнулся Горбенко.

Его лицо оставалось бесстрастным, но он чувствовал, что нервы, напряженные до предела, вот-вот выйдут из его повиновения. «Главное – не думать о «Жане» и «Малыше»! Главное – не думать!.. – лихорадочно приказывал он сам себе, наблюдая, как врач, перетянув его руку тонким резиновым жгутом, медленно вводит иглу в вену. – Надо найти какую-нибудь приятную мне тему и думать только о ней, – вспомнил он рекомендации своих бывших коллег-разведчиков, работавших когда-то вместе с ним в торгпредстве в Берлине. Вдруг, перед его глазами возникло лицо Зоси Скавронской… – А почему бы и нет?» – мысленно усмехнулся он, представив реакцию эсэсовцев после того, как у него закончится действие наркотика.

Почувствовав легкий укол в руку, Горбенко закрыл глаза и начал мысленно отсчитывать удары собственного сердца. На цифре «десять» его голова начала наливаться тяжестью. Он приподнял веки и вдруг увидел, как лица окружающих его людей поплыли куда-то в сторону и стали постепенно уменьшаться в размерах, словно удаляясь от него. Их голоса зазвучали глуше, как в тумане, и он начал проваливаться в липкую, тягучую, чернеющую ночным мраком темноту.

ПОЛЬША. МЛЫНО. 21 июня 1941 года…