Первый генералиссимус России (СИ)

Радость распирала грудь. И до него многие в «генералиссимусах» хаживали. Взять хотя бы Федора Ромоданоского или Ивана Ивановича Бутурлина. Только величались-то они этим чином потешно, несерьезно, с насмешкой, с иронией. Был еще и Василий Васильевич Голицын, ныне влачивший опальное существование где-то под Архангельском. Но его так величали только иностранные дипломаты в своих письмах да депешах. Русские государи, даже правительница Софья Алексеевна, так не величали.

Радость распирала грудь. Но поделиться ею было не с кем. Не станешь же показывать царский рескрипт Гордону или Головину — за бахвальщика сочтут. Мало того, еще больше возненавидят, пакостить почнут, «палки в колеса» ставить. И так рожи при встрече косоротят — завидуют. А тогда и вообще… не дай бог.

«Вот если бы курские служивые… Анненков, Фрол Акимов, Федор Щеглов… — мелькнула мысль. — Эти бы поняли и искренне порадовались вместе со мной. Только нет ныне ни сотника курских стрельцов Фрола, ни казачьего головы Щеглова, — гася первую мысль, плеснула горечью вторая. — А Никита Анненков?.. — вырвалась из-под груза второй первая. — Может, жив… Ну и что из того, что жив, — бесцеремонно одержала верх вторая, — не пойдешь же его искать в многотысячном скопище людском. — Так по полкам же… Э, оставь полки в покое. Их ныне и за седмицу не обойти. — Может, попытаться… — Не стоит. — Тогда, может Семку, то бишь, Семена Акимова, сына покойного Фрола, разыскать средь семеновцев?.. Офицер как-никак… — А кто он такой, Семка-то, чтобы с генералиссимусом хлеб-соль делить?.. — Да никто… стрелецкий сын всего-навсего… — Вот то-то».

Так ни с кем и не поделился Алексей Семенович своей радостью, оказавшись вдруг в пустоте среди десятков тысяч подвластных ему людей. Махнул рукой и оставил все до лучших времен, лишь с новой энергией отдался делу взятия Азова. Был бы рядом государь, он бы что-нибудь придумал. Что ни говори, а Петр Алексеевич большой мастер на разные выдумки. А так…

Зато сообщением государя об удачном рейде запорожских казаков из войска Шереметева под стены Очакова и захвате ими 20 фуркат Шеин поделился с удовольствием. И с Гордоном, и с Автомоном Головиным, и с другими генералами и полковниками. Мало того, попросил довести сие известие в полках до всех стрельцов и солдат.

— Это воинский дух укрепляет.

Если радостью не поделился, то способ отметить ее нашел. 29 июня, на день Петра и Павла, не только с полками очередную вылазку турков и их союзников отбил, но так «завел» пушкарей и мортирщиков на земляных раскатах, сосредоточив огонь на правом угловом бастионе, что от башни и бастиона только развалины остались. Эта сторона крепости надолго перестала огрызаться огнем пушек.

«Вот ты, генералиссимус, и поделился радостью, — усмехнулся с грустинкой сам себе Шеин. — И с друзьями, и с врагами поделился… Почаще бы так».

7

Июль месяц начался с того, что турки из горящего Азова предприняли новую вылазку. Но были отброшены с большими потерями для них же. В этот же день попытались татары, пришедшие с Кубани, прорваться до крепости, но были отбиты, понеся значительный урон.

Алексей Семенович, видя, как настырно рвутся вперед татары, вспомнив свои молодые годы, сам повел ближайшие полки в атаку на них. Более полутора часов длился бой, покрывая ратное поле клубами дыма. Сотни татарских трупов остались лежать на обожженной солнцем степи. Среди них труп мурзы — ближнего родственника хана Салим-Гирея. Десять верст, до самой речки Кагальника, гнали русские конные полки остатки татарской орды, едва не взяв в плен нурадина — третье лицо в иерархии Крымского ханства.

Самое замечательное же было то, что в столь жарком сражении никто из русских воинов не погиб. Были раненые, как, например, дворянин Кофтырев, у которого пулей пол-уха срезало, но и те легко.

После этого поражения татарские орды больше русским полкам не досаждали. Если и появлялись в степи, то у самого окоема. Помаячат, помаячат — да и скроются тут же. Словно не они были, а миражи с их обличьем. То же самое — и с ногайцами, и с кубанцами, и с черными черкесами.

«Ага, пошла наука впрок, — отметил данное обстоятельство Алексей Семенович, поведя покатыми плечами. После той атаки силушка играла в теле воеводы, искала выплеска. — А сунутся — еще крепче поучим и проучим. За нами это теперь не заржавеет. Научились, слава Богу».

В ночь с 16 на 17 июля земляная насыпь, столь упорно возводимая стрельцами и солдатами русских полков, наконец, сомкнулась с оборонительным валом Азова. И не успели последние кули с мусором и вязанки хвороста, которыми забрасывали ров, упасть на поверхность рукотворного кургана, как поддерживаемые пушечными и ружейными залпами в атаку бросились донские и украинские казаки. Почти не оказывая сопротивления, уцелевшие от огня русских батарей турки поспешили укрыться за каменной стеной, во многих местах уже сильно разрушенной.

— Еще один натиск — и город наш! — докладывал Шеину, возбужденно сверкая глазами, походный атаман донцов Фрол Минаев.