Первый генералиссимус России

«Что будем делать? — собрал Василий Васильевич на военный совет воевод и прочих начальников и командиров. — В полках начался падеж лошадей. Да и люди мрут от безводья. Как бы чума не приключилась…»

Воеводы хмурились, мялись, посматривали друг на друга, но что-либо советовать не решались. Того же придерживался и он, Шеин, решив для себя, что «неча нос высовывать, когда головы можно лишиться. На то есть воеводы и возрастом постарше, и родом познатнее».

Затянувшуюся паузу нарушил Самойлович: «Надо до Днепра идти. Там воды на всех хватит». — «Так это же отступление», — вроде бы попенял Василий Васильевич. «Отступление не отступление, но войско сохраним… — стоял на своем Самойлович. «А гетман дело гутарит, — тут же поддержали его некоторые русские воеводы. — Отступление — это не поражение. Можно и вдругорядь пойти».

И только полковник Патрик Гордон да Григорий Косагов, лучше других приготовившие свои полки к подобной ситуации, настаивали на продолжении похода. «Стыд и срам, — говорили они, — не увидев крымцев, повернуть рать вспять!»

Особенно огорчался Косагов, который совсем недавно со своим экспедиционным отрядом разбил в пух и прах Белгородкую орду. Ту самую орду, от которой, потеряв армию, из Молдавии улепетывал в Польшу Ян Собеский.

Недовольны словами гетмана были и украинские казачки. Спали и видели, как грабят богатые татарские аулы. А тут на тебе — повертывай оглобли назад! Но Василия Васильевича недовольство украинских казаков мало беспокоило. Главное, что не из его уст прозвучали слова о возвращении домой.

И вот растянувшаяся на десять верст армия, не сделав ни одного выстрела, теряя из-за безводья людей и лошадей с амуницией, поспешно повернула назад.

«Кто-то же за эту неудачу должен ответить?..» — поделился он, воевода Новгородского полка Шеин, с Барятинским. «Это, как водится, — усмехнулся тот. — Кто-то ответит, но только не князь Голицын».

Ответил гетман Иван Самойлович.

В июле в ставку Голицына прибыл генеральный писарь Иван Мазепа со всей казацкой старшиной. Они сделали донос на Самойловича.

Судя по доносу, Самойлович, сговорившись с крымским ханом, специально завел войска в ту часть степи, где не было воды. И сделал гетман это не из-за трусости, а из корысти. Якобы крымский хан обещал Самойловичу военную помощь для отделения Украины от Московского государства. Тут все сразу же забыли, что сами, без гетмана Самойловича, забрели в безводный край. Главное — нашелся тот, кто станет козлом отпущения за неудачу.

Что еще говорил и обещал Мазепа Голицыну, осталось тайной, но донос был отправлен в Москву. И вскоре оттуда на перекладных конях примчался сам голова Стрелецкого приказа Федор Шакловитый с царским рескриптом: «Арестовать гетмана Самойловича и доставить с семьей для суда в Москву».

Чтобы не вбивать клин между украинцами и русскими, дело было обставлено так, что сами украинские казаки взбунтовались против гетмана. И тот был рад отдаться в руки московских властей.

После этого Шакловитый с конвоем и арестованными птицей полетел в первопрестольную. Казаки собрали раду и быстренько избрали гетманом Мазепу. Что же касаемо русской армии, то она черепахой продолжала ползти по выжженной солнцем и татарами степи к родным пределам.

До этого момента ему, Шеину, ни с Федором Леонтьевичем Шакловитым, ни с Иваном Степановичем Мазепой близко сталкиваться не приходилось. Слышал, знал, мельком видел — и все.

Шакловитый, как и многие выходцы из Южной Руси, был смугл, черноволос, голосист. Глаза — большие, голубые — бабья смерть. Нос с горбинкой, бородка клинышком. Потому в его облике что-то хищное, ястребиное. Это впечатление дополняли его подвижность, стремительность действий. Одевался Шакловитый щеголевато, но до нарядов Василия Голицына ему было далеко. Как от земли до луны. Вроде, и видна, и рядом, но попробуй, дотянись!.. Так бывает, когда из грязи да прямо в князи…

Родовитые, оттертые бывшим подьячим от царского двора и управления Стрелецким приказом, его, кроме как «ярыжкой с торговых рядов» и выскочкой, меж собой и не называли. Но это, понятно, за глаза. В глаза же, зная какую силу Федор Леонтьевич имеет при Софье Алексеевне, величали по имени отчеству и первыми спешили отвесить поклон. Спина, мол, не каменная, от поклона не треснет, не сломается. Сам Шакловитый бояр и прочих вельмож, отиравшихся при дворе правительницы, старался не задирать. Но стоило кому-либо из них выйти из милости Софьи Алексеевны и попасть в опалу, то уж спуску не давал.

Мазепа Иван Степанович росту был примерно такого же, как и Шакловитый, но телом грузнее и челом лобастее. Глаза имел черные, маслянистые, неспокойные. Взгляд этих глаз был неуловим, так как на одном месте не задерживался, а бегал туда-сюда, словно мышь в большом горшке. И на месте не стоит, и выбраться не может… Получив воспитание при дворе польского короля Яна Казимира, бороды, на польский манер, не носил, зато имел пышные усы.