Первый генералиссимус России

Согласно слухам, ходившим в русской армии, к казакам Иван Степанович переметнулся из-за неудачных любовных похождений. Сказывали, что муж пани Фильбовской, застав супругу с Мазепой, приказал своим слугам изловить его и привязать к его же лошади так, чтобы голова была под лошадиным хвостом. И те исполнили волю пана, опозорив сладострастца на весь мир. Так не стало Мазепе места при дворе польского короля. Будучи человеком, от природы неглупым и пронырливым, он приглянулся гетману Петру Дорошенко, и тот произвел его в генеральные писари.

Позже, когда Дорошенко попал в немилость царю Федору Алексеевичу, Мазепа тут же переметнулся к Самойловичу. Теперь вот и Самойловичу ножку подставил, чтобы самому стать гетманом.

Было понятно, что такой человек, как Мазепа, ни перед чем не остановится, чтобы добиться собственного успеха. Не честь и совесть, а предательства и клятвопреступления будут его спутниками всю жизнь.

«Видит Бог, Иван Степанович еще нас не так удивит», — подумалось тогда.

Покидая Дикое Поле и негостеприимную степь, он, Шеин, предложил Голицыну построить где-нибудь в удобном местечке крепостицу. «Можно будет оставить в ней часть пушек и запасы пороха с ядрами, — дал практическое объяснение своему предложению. — Коснись в другой раз идти, а у нас уже есть запас». — «Верно придумано, — согласился Василий Васильевич. — И полкам облегчим путь, и на будущее передовой магазин иметь будем. Только надо воинский гарнизон в острожке оставить. Крепкий гарнизон».

Приняв решение, Голицын приказал в верховьях реки Самары найти пригодное для строительства крепости место.

Место было сыскано. Крепостица поставлена. Гарнизон сформирован.

5

Второй поход на Перекоп начался в марте 1689 года по Рождеству Христову. И вновь во главе русской армии Софьей Алексеевной и Боярской думой был поставлен князь Василий Голицын, которого иностранцы, наводнявшие Москву, уже называли канцлером и генералиссимусом. И, как поговаривали промеж собой воеводы, на этот раз уже не союзники требовали продолжение военных действий против Крыма, а сама правительница.

Неудача первого похода никак не отразилась на облике Василия Васильевича. Опять на нем был камзол такой стоимости, что только на него можно было снарядить целый полк. А еще он «поигрывал» тростью — модное увлечение, пришедшее из Франции и Польши — искусная резьба которой была густо усыпана алмазами. На нее можно было снарядить эскадрон драгун.

«Поручают тебе, Алексей Семенович командование ертаулом, — вызвав к себе в ставку и едва поинтересовавшись здоровьем сына, сразу же приступил князь к делу. — Можешь набирать себе кого угодно в передовой отряд». — «Курских служилых людей и казачков можно?» — «Я же сказал: кого угодно». — «Спасибо. Что ж, послужим Руси-матушке».

Вот так он, бывший курский воевода, вновь стал во главе курских ратников. Правда, не всех, только части. Но зато какой части!..

«Что, ребятушки, послужим государям и Отечеству? — объезжая сотни конных стрельцов, казаков и детей боярских и видя среди них прежних своих знакомцев Фрола Акимова, Федора Щеглова и Никиту Анненкова, спрашивал он. «Послужим, батюшка-воевода, — дружно отвечали сотни. — Еще как послужим! — «А не боязно быть впереди всех?» — «А мы и так всегда впереди многих, — не мешкали со словом самые бойкие. — Так чего нам пугаться. К тому же: волков бояться — в лес не ходить. А мы не только в лес, но и в Дикое Поле хаживаем». — «Вы — молодцы! — похвалил курчан. — Только что-то средь вас я одного дьячка не вижу… Неужель Пахомий изменил своей привычке быть с воями в походе? Что-то на него не похоже». — «Да помре дьячок-то. В прошлом годе еще помре. Потому и нема его с нами». — «Жаль, презабавный был старичок и рассказчик предивный». — «И нам жаль. Только смерть не спрашивается, когда и к кому придти. Пришла и забрала». — «А где же его рукописи? Он еще, помнится, все о граде Курске писал…» — «А Бог его знает… — замялись служивые. — Может, настоятелю отдал, а может, где-либо еще пылятся».

Было понятно, что служивых это, по большому счету, не интересовало. Другие заботы волновали их.

И только Никита Анненков обмолвился, что если Бог его убережет в сражениях с басурманами, то по возвращении в Курск он займется поисками рукописей.

Улучив момент, с челобитной по поводу сына обратился Фрол Акимов. А когда узнал, что сын его ныне состоит при самом государе Петре Алексеевиче в потешных солдатах, обрадовался. «Это же надо такой высоты достичь?! — вырвалось у него, простодушного. — Не хуже самого Медведева либо Кариона Истомина».

Хотелось заметить старой поговоркой, что близ царя, как близ огня — можно не только крылышки опалить, но и полностью сгореть. Только зачем радость грустными байками омрачать. Пусть радуется служивый. Крепче воевать будет. Но Фрола беспокоил еще один вопрос, который он задать стеснялся. Поняв, о чем этот вопрос, помог ему: «Если ты хочешь узнать о судьбе стрельчихи Параски, то жива-здорова. В мамках у сына Сергея».

Зашла речь и о курском купчишке Ивашке Истоме — любителе совать свой нос в чужие дела.