Нет, не совсем так. Легко и просто умирать на виду, со всеми, и если уж погибнет человечество, нет смысла длить свои дни, зато если одному умирать, а другому жить и решаешь не ты, тут уж в обреченном просыпается такое чувство справедливости, что дальше некуда, и обреченный издает полный негодующего отчаяния крик: «Почему я?!» А почему не ты, собственно? Почему другой? Нет, заточение в живом корабле на пару с дебильной черепахой — палка о двух концах. Если человечество погибнет, а ты останешься жить хотя бы так — это одно, а если тебя запрут здесь, в то время как с большинством народонаселения ничего особенного не случится, — это совсем другой коленкор…
— Нам нет нужды привлекать к игре других особей твоего вида, — равнодушно сообщает корабль.
— Достаточно меня одного, так? — Вспышка мимолетной радости сразу гаснет во мне, и я прячу горькую усмешку. — А как же другие… подопечные? Ты меня делением, что ли, размножать собираешься?
Много-много малюсеньких Тимов Гаевых… Чтобы хватило на всех, и каждый Гаев ростом с бациллу.
Мощный сейсмический толчок при тройной тяжести — это слишком. Хорошо, что я сижу, а не стою, и все равно меня валит навзничь. Неужели корабль просто-напросто содрогнулся от смеха, сосканировав представившуюся мне картину?
— Ты не толкайся, ты ответь толком, — сержусь я. — Значит, Землю вы оставляете в покое, я правильно понял? Как насчет лунных баз и Марса? Тоже в покое? Заметано. Чур не переигрывать! Теперь говори, что там насчет меня…
Двускелетный устал ждать, когда же я снова почешу ему брюхо. Он недовольно переворачивается на живот и, пытаясь побудить к ласке, толкает меня башкой, затем легонько пробует мою ногу на зуб… то есть на жвалу… то есть тьфу, жвалы бывают только во множественном числе… Жвалы, они же мандибулы. Ученье — свет.
Больно, между прочим! Куснет всерьез — быть мне без ноги. Но он пока что играет.
— Сгинь! Фу, Тузик!.. Так как ты поступишь со мной?
Ответа я не слышу — я вижу его, но не сразу догадываюсь, что это и есть ответ. Позади азартно копошащегося Двускелетного «пол» моего узилища внезапно вздувается горбом, вскочивший на ровном месте волдырь стремительно растет вверх, оборачиваясь сталагмитом — сначала ровным, как тумба или пень, затем каким-то корявым, и неспроста…
Когда «пень» достигает моего роста, я уже различаю в нем намек на руки, ноги и голову. Все это формируется не дольше минуты — и вот уже позади Двускелетного стоит с ухмылочкой на лице мой точный двойник. Ухмылка — противная.
— Чего вылупился? — это он мне.
Корабль молчит. Ждет, когда мы разберемся между собой. Двускелетный поворачивается на голос и в обалдении замирает, раззявив жвалы. Это как? Это почему? Уж что-что, а считать до двух он умеет.
— Удивлен? — спрашивает мой двойник. — Не дрейфь, тебе свезло, ты отсюда изгоняешься. Скатертью дорога. А мне еще больше свезло, я остаюсь. Ты, случайно, не в претензии?
— Почему это я должен быть в претензии? — осведомляюсь я, не без труда справившись с непослушным языком. Еле ворочается, сволочь.
— А ты и не понял? — У моего двойника отличное настроение. — Да ведь это я остаюсь тут, я, а не ты! Что, опять не понял? Ну и туп же ты, братец! Ведь это ты назад летишь, а не я! А кто ты там? Эксмен! Но ты не бойся, тебя в рабы не запишут, ведь ты же у нас телепортирующий, то есть опасный, потрясатель основ, так сказать, а значит, тебя допросят и скоренько шлепнут. Думаешь, извернешься как-нибудь? Вряд ли, но допустим. Ну и проживешь ты там обыкновенную короткую жизнёнку, лет сорок каких-нибудь, ну пятьдесят, если очень повезет… Всего-то навсего!
— А ты?
— Сравнил! Я проживу как минимум вдесятеро, и проживу интересно, не то что ты. Кого хозяин оставляет в симбионтах? Меня, а не тебя. О ком он будет заботиться? Обо мне же. Кто первым из людей достигнет звезд? Я, а не ты. Э, да что с тобой разговаривать, дубина ты, прости на грубом слове, счастья своего не понимаешь, удачи своей…
— Взаимно, — бормочу я. — Оставайся, я не против…
— Да кто ж тебя спрашивает, против ты или нет? — Двойник жизнерадостно хохочет. — Думаешь, хозяин способен нас перепутать? Не надейся. Вали в свою капсулу — и адью! Привет там на Земле передавай, сам сообразишь кому… Эй, Бобик! На! На! Апорт!
Нож у него свой. Взмах — попадание точно в середину мишени. Так метко у меня никогда не получалось.
Стало быть, это не совсем я. Улучшенная, выходит, модель. Гаев—бис. Товарищ для игр.
Дробно топоча, Двускелетный устремляется к мишени.
— Погоди… В какую еще капе… о какой капсуле речь?
— Чего? Да в твою же, в твою. Хозяин ее сразу после той большой драки подобрал и поглотил, попутно проанализировав, у него это запросто. Он космическую пыль и метеориты перерабатывает только так, что ему капсула? А сейчас он растит ее заново… да она уже, наверное, выросла! Во, гля!