Первый из могикан

Сравнительно надежна связь да еще радары. Более или менее приемлема автоматика пуска ракет, хотя все же был случай, когда ракета не вышла из захватов и закрутила капсулу волчком, — чудо, что все обошлось. Остальное, если верить Мустафе, собрано на живую нитку ради того, чтобы отрапортовать о выполнении оборонного задания, а на остальное — плевать. Редкостно «сырое» изделие. Макет.

Хотя, по словам Мустафы, задумана «Жанна» хорошо — вроде той каши, которую маслом не испортишь. И боевая мощь, и защита, и энерговооруженность у нее значительно лучше, чем у старых капсул типа «Валькирия». На этапе перевооружения ее можно было бы использовать в боях как капсулу—лидер, возглавляющую атаку на цель. Или как командирскую. Или даже как спасательную, поскольку она теоретически может сесть на земную поверхность, даже не обгорев в атмосфере. Но все это в том, конечно, случае, если бы тот, кто в ней сидит, не дрожал от страха в отсутствие видимого противника.

Зато эксмену-пилоту дрожать как бы и не положено. Он при всех своих примитивных инстинктах вознесен необычайно высоко и допущен до настоящего дела. Цена за это известна: рискуй там, где не согласится рисковать полноценный человек. И все по-честному. Разве кто-нибудь жалуется? Мы все добровольцы, прошедшие отбор. А могли бы остаться просто грязными животными — спасибо Присцилле за дальновидный хозяйский подход!

Мустафа заканчивает торопливой скороговоркой и начинает тяжело дышать. А я глубоко задумываюсь над вопросом: был ли мне в капсулу подсунут «сюрприз» — или Иоланта рассчитала, что в отсутствие техника да на незнакомой капсуле мои шансы вернуться на базу и без того близки к нулю?

Глупец я, вот что. Сидел взаперти и думал, что меня прямо в камере и шлепнут. Теперь ясно как день: я должен погибнуть от нелепой случайности, в которой никто не виноват. Мало того, что Иоланта не собирается выполнять свое обещание, — я ей вообще больше не нужен. Пристрелить меня, однако, нельзя — слишком популярен. Разговоры пойдут, возможен и бунт эксменов, заранее обреченный на неудачу, но все равно нежелательный. Присцилла этого не допустит, да и Иоланта должна помнить, что бунт на Ананке оставил не только эксменские трупы…

Все-таки интересно: если бы я сам не напросился принять участие в поиске цели, мне было бы предложено «еще послужить»?

Три против одного, что да. Я просто облегчил им задачу по собственному устранению. Наверняка на всякий пожарный случай существует подстраховка — документальная запись того, как я едва ли не умолял главнокомандующую выпустить меня в полет. Для отказа нет серьезных причин. Что ей, в самом деле, на короткой цепи меня держать в самое горячее время? В сейфе хранить? К себе привязывать?!

Шанс у меня есть, тут Безухов прав. Не знает он только того, насколько он мал, мой шанс. Но сейчас поймет:

— Мустафа, мне хватит топлива, чтобы совершить посадку на Землю?

— Что?

— Ты слышал. Я напросился в этот полет только для того, чтобы смыться. Другой возможности не было.

— А операция?

— Какая, твою Первомать, операция! — ору я. — Нет больше чужаков, ушли они! Открыли в барьере форточку и пропустят сквозь нее Землю. Им больше дела нет до человечества!

— Да, но… нам говорили, что вероятность пятьдесят на пятьдесят…

— А вам не говорили, что вы недостойны называться людьми?!

— Понял… — отвечает Мустафа после секундной паузы. — При взлете у тебя была полная заправка?

— Не знаю. И не знаю, как проверить.

— Я знаю, но долго объяснять. Допустим, полная. Сколько внешних топливных баков — четыре? Значит, комплект. Жди, сейчас посчитаю…

Я жду. В последнее время я только и делаю, что жду. Даже сейчас.

Наконец снова прорывается голос Мустафы:

— Мне очень жаль, Тим… но нет. Я считал по себе, а ты потратил примерно столько же горючки, сколько и я. Если идти к Земле по наивыгоднейшей траектории, если по максимуму использовать торможение о воздух, чтобы только не сгореть, если садиться на экваторе, где ускорение силы тяжести все же чуть-чуть меньше, то… Тим, у тебя примерно восемьдесят девять процентов от полной заправки, а тебе нужно девяносто семь. С высоты в двадцать — двадцать пять километров ты будешь падать камнем.

Не буду. Если я пойду по наивыгоднейшей с точки зрения экономии топлива траектории, меня сожгут, не дав даже приблизиться к Земле. Позади идет армада — тот еще заградотряд.

Сглатываю комок в горле.

— Спасибо, Мустафа…

— Понимаешь, Тим, отстреленная рубка капсулы в принципе может опуститься на парашюте, но в наших «Жаннах» парашютов нет, сняли их…

Этого он мог бы и не говорить — и так ясно. Зачем эксмену парашют? Не вводи кого-то там в соблазн — эго мы слышали. Старо, но мудро. Зачем же давать пилоту иллюзию того, что, дезертировав, он может спастись на Земле? Единственный его шанс на спасение — свирепо драться, атаковать противника там, где его увидел, и ни в коем случае не вываливаться из боя. В сущности, это шанс гладиатора.

Можно подумать, что я напросился в полет, чтобы продолжать играть в эти игры! Но что я могу поделать?