Первый к бою готов!

А на меня тогда злость напала... Не знаю, чем бы все это кончилось, окажись у меня в руках лопата... Но, к счастью или к несчастью, лопаты не оказалось и время интервью кончилось... Корреспондентов «попросили», а нас на допросы погнали... У чечен руки чесались, и по причине плохой погоды хотелось суставы размять...

Тогда не до раздумий было, не до попыток ситуацию проанализировать. Потом уже я думал и сначала понять не мог: зачем чеченам этот показ понадобился? Ведь они желали перед Западом выглядеть цивилизованным государством... А тут выставили до предела избитых и изуродованных пленных... Что на Западе подумают?

Только через несколько лет догадался, когда вторая чеченская война началась. Вся эта встреча с журналистами была не для иностранцев. Она была рассчитана на русских солдат, которым тоже телевизор смотреть приходится, на их матерей, на матерей тех, у кого сыновья подрастают и в армию пойти готовятся. После таких ужасов ни одна мать не пожелает отправить своего сына на войну... Да и солдаты упираться будут... Вот и весь расчет...

И не случайно вскоре появились во множестве всякие комитеты солдатских матерей, которые откровенно призывали своих сыновей Родину предавать... То есть своих же матерей предавать... Глупые женщины в своем детолюбии не видели, кого они старались из своих сыновей сделать... И делали... До сих пор плоды пожинать приходится...

* * *

...Я вылавливал блох из матраца и ворчал на тусклый свет слабой лампочки, а Волк, к укусам насекомых равнодушный по причине дублености собственной кожи, лежал и мечтал:

– Эх, хорошо бы сейчас дома оказаться и в баньке прогреться... У меня батяня такую баньку отгрохал! Как раз когда меня в армию забирали... Пару раз только попариться и успел... Натуральный термос... Свариться там запросто...

– Пар от блох хорош... – сказал я, поддерживая тему. – Прямо в одежде бы на полок...

– И этого... Главного чечена бы туда... Я бы его веником до смерти забил... – размечтался Волк. Мечтать о мести, особенно в плену, очень хотелось... – Мовсаева... Вот бы уж вложил душу в веник...

– Ты веником, а я бы лопатой... – высказал и я свою надежду.

Первый свой личный бой, с лопатой в руках, я выдержал достойно. С тех пор считал лопату своим персональным оружием.

– Интересно, родителям уже сообщили? – сам себя спросил Толян.

– А что в этом интересного... – проворчал я.

– У меня маманя больная... Ей сразу с сердцем плохо станет...

А я подумал, что для моей матери подобное сообщение станет удобной причиной, чтобы запить. Вместе с отцом, который уже пару последних лет из дома зимой выходит только для того, чтобы дрова в дом принести, или к забору кондыбает до дощатого туалета. Ему, кроме сарая-дровника, ходить больше некуда. Работы в деревне нет. Летом хотя бы в огороде что-то делать приходится. И ему, и матери... А зимой... Мать, если есть на что, в магазин спешит или к соседке, у тетки Валентины на те же деньги две бутылки купишь – самогонки, которой, как говорят, хоть и выводят клещей из собак, все же меньше травятся, чем паленой магазинной водкой...

В деревне развал полный. И у Волка в соседней области, как ему писали, то же самое. А что деревня?.. Деревня только повторяет всю страну, как страна разваливается, так и деревня в миниатюре все отражает... Там тоже своя Чечня... Местного масштаба... Как на войне в Чечне кто-то сверху зарабатывал, так и на развале деревни зарабатывали... Тоже кто-то сверху... Кто продукты из-за границы гнал и гонит и надеется, что будет гнать, пока ему шею не свернут...

Говорить с Волком об этом не хотелось. Обговорено уже все много раз. В деревне свой плен – деревню споили и на четвереньки поставили...

* * *

...Говорят же, когда о чем-то долго думаешь, это приходит... Так и получилось. Говорили о родителях – пожалуйста... Скандал заказывали?..

На допросах нас заставляли писать письма домой. Чтобы мы сами известили родителей о своей участи и потребовали их приезда в Чечню. Даже тех, кто писать не хотел, заставляли. Конечно, письма чечены читали, кого-то принуждали переписывать, чтобы письмо пожалостливей, поплаксивей было, чтобы каменную скалу соплями каждого пленного растопило. И меня, предварительно пару раз «смазав» по физиономии, тоже заставляли. Первое мое короткое письмо не понравилось. Не произвело должного впечатления...

– Так тебе, значит, показалось, что ты здесь у нас отдыхаешь... Ты не можешь расписать, что такое настоящий плен... Тогда тебе, ублюдок, плен радостью не покажется... Ох, смотри, бывший младший сержант, сам напросился...

Я написал коротко, без «страстей»... Написал так, как писал обычно. Что чеченам проклятым еще надо?

– Я не писатель... – попытался я тогда оправдаться, потому что плен мне радости и без того доставлял мало, и только мой взгляд исподлобья иногда притормаживал очередное избиение. И на новые я не напрашивался.