Первый миг свободы

Прильнув к стеклу, стоял он у окна,
а перед ним плыла его страна.
Страна, страна, — черным-черна в окне.
Тогда-то он увидел раз во сне —
когда холопом был он у господ,
когда с него седьмой катился пот,
когда он вещью был среди вещей
и юнкер мог его прогнать взашей, —
тогда-то он увидел раз во сне,
что он хозяин в собственной стране,
что все его — земля, упряжка, плуг —
и что земли хватает всем вокруг,
что стали все хозяева, как он…
Страна, страна, — но это был лишь сон.
Но вот настал Великий Поворот —
незабываемый великий год:
«Берите вашу землю навсегда —
вы, бывшие рабами, господа!»

И вот теперь стоит он у окна,
а перед ним плывет его страна —
его страна, что ждет своих господ.
Блестят глаза и вздрагивает рот.
К его окну другие подошли,
теперь, как он, хозяева земли.
Смотрите — за окном его страна,
холмами низкими окаймлена.
Смотрите — это к ней вернулся сын:
недавний раб, а ныне — господин![18]

Нет, думал я, сложив свои стихи, — эту землю я никогда не покину, никогда! Поезд полз, тяжело пыхтя; чадил фитиль в фонарике; из купе доносились храп и пение, а я снова и снова вспоминал пережитое. Когда я ощутил впервые эту потребность изменить свою жизнь? В антифашистской школе, где с глаз моих словно спала пелена после того, как я впервые познал законы общественного развития и проследил извилистый путь Германии от мировой войны и Сталинграда вплоть до создания Германской Демократической Республики, что стала моей родиной? Да, именно там свершилась перемена, но истоки ее лежат где-то глубже. Не тогда ли это началось, когда я впервые прочел Ленина? А может, когда мы кончили строить ту чертову дорогу? Или когда я увидел Новороссийск, разбитой раковиной лежавший в соленой воде гавани? А может, когда я рыскал по лесам Богемии? Когда лежал на нарах и слушал доносившийся из Сталинграда голос диктора? А может быть, раньше, еще раньше? Я не знал этого, да и сегодня точно не знаю. Вероятно, человек всю свою жизнь стремится стать таким чистым и светлым, каким он, может быть, впервые видит себя удивленными детскими глазами в зеленой зеркальной глади кафельной печи.

Перевод М. Вершининой.