Через два года после рождения в 1884 году моей старшей сестры Пелагеи, которая всегда будет для меня воплощением доброты и нежной поддержки, я появился на свет в большом доме псевдоготического стиля на Бибиковском бульваре в Киеве, напротив ботанического сада, недалеко от перекрестка с большой улицей, спускающейся к центральному киевскому вокзалу.
Однако, несмотря на успешную выдумку моего отца, такое недопустимое использование сахара, столь важного продукта в жизни людей, очень не понравилось моему деду Николе Артемьевичу, владельцу сахарных заводов, носящих имя братьев Терещенко. С того дня моему отцу было предписано воздерживаться от посещения семейных сахарных заводов. Никто не мог тогда даже предположить, какую роль сыграет этот «указ» моего деда в развитии культурной жизни в Украине и в создании коллекций будущих киевских музеев!
И вот мой отец, молодой офицер, лишенный права участвовать в семейном деле, целиком посвятил себя военной карьере под крылом своего тестя, с которым его связывали прочные, полные глубокого взаимного уважения отношения. Но самым важным, что он вынес из проведенных на военной службе лет, была крепкая дружба с живописцем Верещагиным, в то время официальным художником русской армии. Он помог моему отцу проникнуть в тайны живописи. Они много путешествовали вместе, и мало-помалу мой отец увлекся искусством модерна, расцветшим в России, как, впрочем, и в других странах.
Глава вторая
Опьянение любовью и деньгами
(1907–1913)
– 1–
После окончания обучения в Лондоне, которое совпало с началом моих размышлений о политическом будущем России в связи с волнениями 1905года, и после первого опыта работы на семейном предприятии в Теткино в 1906году, год 1907-й принес мне ни с чем не сравнимое для молодого человека двадцати одного года отроду счастье.
Прежде всего я решил отпраздновать мое долгожданное совершеннолетие в казино Монте-Карло. Наконец я мог играть на свои деньги. И как же было заманчиво ощутить размеры огромного состояния, которое отныне было в моих руках! Я играл всю ночь, ставя преимущественно на даты рождения моей матери и бабушки, на которые мне всегда будет везти. На исходе ночи я смог насладиться победой, вынудив лучшее казино Монте-Карло накрыть главный стол рулетки черным сукном и объявить, что ресурсы казино исчерпаны и не позволяют продолжать партию с этим молодым русским, средства которого и воля к победе казались неисчерпаемыми. Конечно же, и теория статистики профессора Карла Бюхера из Лейпцигского университета мне пригодилась, и состояние мое позволяло сохранять невозмутимость и спокойствие в любой ситуации, но в итоге мне просто явно везло.
Лето 1907года останется в моих воспоминаниях летом самых увлекательных путешествий, самых прекрасных вечеров в казино на Лазурном берегу и даже на Итальянской Ривьере, а еще— летом первых любовных переживаний. Поначалу меня влекло к женщинам старше меня, возможно, потому, что в казино, куда меня самого только-только допустили, было трудно встретить юных особ. Однако в конце лета в Париже все мои увлечения на один вечер испарились, когда я встретил Маргарит, молодую француженку, которая была моложе меня.
Меня и моего дядю Александра пара его французских друзей пригласила принять участие в ужине. Это была Битва цветов[1], которую устраивали летом по пятницам на авеню Опера. За соседним столиком сидела Маргарит, чья красота и свежесть произвели на меня неотразимое впечатление; внизу декольте ее платья было приколота великолепная белая роза. Я незамедлительно выбрал ее мишенью своего внимания, при этом был несколько навязчив, в результате чего она выразила в наш адрес свое недовольство, обиделась и пересела так, чтобы оказаться к нам спиной, уступив свое место новому гостю. Тогда я встал, принес ей извинения за мое бесцеремонное поведение и попросил принять приглашение отужинать назавтра, чтобы сгладить неприятное впечатление. Я сказал, что буду ждать ее один, и надеюсь, что и она сможет прийти одна. Она пришла одна, и мы расстались добрыми друзьями.
На следующий день я был вынужден уехать из Парижа в Канны, но отныне Маргарит ежедневно получала от меня корзину цветов от Лашома, или телеграмму с изъявлением чувств, или еще какой-либо знак внимания, который я мог оказать на расстоянии. Вскоре мы снова встретились в Париже и стали отныне неразлучными возлюбленными.