Первый поход

– Нет, – покачала головой Лена. – Слишком долго я не могла находиться рядом, приходилось все время что-то придумывать, и они рано или поздно стали бы что-то подозревать. Болтали о всякой ерунде вроде жизни в старом отряде и… до переноса сюда.

Я моментально оживился:

– И что сказал Дима?

Помню, когда я только попал в этот мир, Андрей заставил каждого из новичков рассказать свою историю появления. Старожилов это правило не касалось, так что все они до сих пор оставались для меня в этом смысле темными лошадками. А тут кузнец вдруг разоткровенничался с малознакомым типом из чужого отряда. Странно это. Но Лена меня расстроила – оказалось, Дима просто уклончиво рассказал, что жил где-то рядом с Челябинском и работал на каком-то заводе. Зато Кравченко, рослый короткостриженый парень, вывалил всю свою подноготную. Правда, интереса его история тоже особо не представляла. Работал в каком-то охранном агентстве, по его собственным словам, клиентами были весьма небедные люди, одного из которых он и убил, когда еле слышный голос в голове поставил его перед выбором. И голос этот, надо думать, принадлежал как раз его покровителю. Что, впрочем, логично – было бы странно, если бы официально мертвый бог явился кому-то во плоти. Дальше Леонид попал в отряд к братьям Бессоновым, с легкостью освоил стрелковое оружие, так как неплохо владел им в старом мире, да и на этом, собственно, все. И ни одного прямого упоминания Сталемита, по крайней мере такого, чтобы Лена его поняла. Хотя вот лично меня история с голосом-проводником навела на очень интересные мысли и подозрения.

Остальные же в отряде стрелков особо ничем не выделялись. Возрастом они были от двадцати пяти до сорока пяти, и объединяло их то, что каждый где-то служил – кто-то в армии, кто-то в полиции, кто-то в других силовых структурах. Только ее любимый Костя, с которым она теперь общалась чаще всего (и постоянно упоминала, по поводу и без), трудился медиком на «скорой». А еще Каргинов, тот самый слесарь, вызвавшийся помочь Диме, жил в какой-то деревне и чинил сельхозтехнику. Однако и эти оба имели представление об оружии, так как бывали на сборах. Впрочем, меня на них тоже таскали, этим в наше время уже никого нельзя было удивить.

Подавляющее большинство сведений Лена узнавала от своего товарища, с которым, я теперь точно в этом уверен, крутила роман, так что в объективности информации я имел полное право сомневаться. И вот ведь женщина – пару дней назад лезла целоваться ко мне, а теперь уже с другим. Я же не ревную? Нет, скорее, доволен, что решил подстраховаться и поручил Майе также собирать данные об отряде Пьера. Кстати, пожалуй, если выяснится, что кое-кто из-за своих чистых и светлых чувств упустил что-то важное, то оставлю веревочницу без награды. В следующий раз пусть правильнее расставляет приоритеты.

Впрочем, кое-что интересное я все же узнал. Например, о самом Пьере. Его, как выяснилось, уважали, но не очень любили. Такое бывает, когда человек верен своему долгу или профессии, но при этом к остальным относится немного свысока – как к винтикам. Вернее, не как к винтикам – это плохо вяжется с уважением. Скорее, как к боевым единицам, каждая из которых по-своему уникальна, но при этом не перестает быть той самой единицей. А вот его старшего брата Юрия, напротив, любили. Он был хоть и жестким типом, но к каждому бойцу относился как к другу или даже к родственнику. Знал проблемы каждого, сильные и слабые места, требовал четкого исполнения приказов, но всегда входил в положение, если это было нужно и при этом позволяла ситуация. Самое интересное, что между братьями была некая конкуренция – порой дело доходило до открытых перепалок. Теперь-то мне, кажется, стало понятно, почему Пьер несильно расстроился, узнав о смерти Юрия. Видимо, даже в какой-то степени принял ее с облегчением. Но сейчас это было уже не так важно – оба Бессонова мертвы, бойцы остались без командиров, и теперь многое зависело от того, как мы себя с ними поведем. Нет, формально-то они и так уже несколько дней ходят под рукой Петровича, но сейчас от старого порядка, когда во главе стояли Юрий и Пьер, не останется вообще ничего.