Первый/последний (СИ)

Влад хватается за подброшенную мной тему и, все три квартала до универа, болтает про то, что собирается заводить знакомства со старшекурсницами, чтобы стрелять у них контрольные и курсовые. Он не вспоминает о вчерашнем, и я искренне благодарна ему — за чуткость и уважение к моим чувствам.

Совместное появление в корпусе уже не вызывает бурной реакции, но девочки все еще с пристрастием разглядывают мой наряд, наши сцепленные руки и Влада — под стать погоде и моему луку, он тоже в светло-голубых джинсах, белом худи и белой ветровке, и выглядит на сто из ста.

Варвара, как ей и положено по статусу, изображает радушие, а Макар обескураженно кряхтит и сжимает кулаки.

Мое увечье действительно отошло на десятый план, померкло перед сенсацией по имени Влад Болховский и уже никого особо не волнует.

Умиротворенно развалившись на стуле, Влад отвечает на приветствия кивками и приторными улыбочками, но его айфон разражается настойчивым жужжанием и он, извинившись, быстро выбегает из аудитории. Мне остается лишь брендовая ветровка, сиротливо висящая на изрисованной спинке, и ворох неудобных, ранящих вопросов в пустоту.

Раздается грохот, чья-то тень скользит по парте, справа подсаживается Макар — на его скуле темнеет еле заметный, явно замазанный консилером синяк, в глазах застыла не то обида, не то боль, и я отодвигаюсь до тех пор, пока ножки стула не упираются в стену.

— Слушай, Москва, — сипит он. — Зачем ты так, а? Все же было хорошо... Я имею в виду, между нами.

Напрягаюсь от смутного дежавю — неужели Елистратов пытается обвинить меня в собственном малодушии?.. Манипуляция, знакомая до тошноты, отныне на мне не работает, и я сохраняю олимпийское спокойствие.

— Макар, я все понимаю и не обижаюсь. Я всегда отдавала себе отчет, что мой шрам может стать проблемой, и ни на что особо не надеялась. Рано или поздно ты бы узнал о нем, так что... не кори себя!

— Да нет, Москва, я морозился не из-за шрама, — Макар облокачивается на мою парту и скорбно вздыхает: — Я знал, что этот мутный с четверга к тебе подкатывает, и что ты вроде как не против. А вчера вы заявились открыто... Выходит, ты обманывала меня.

С моих губ срывается нервный смешок — Макар разыгрывает сцену ревности, но его брезгливый взгляд на мой шрам я помню как сейчас.

Он жалок. По-настоящему жалок и окончательно похерил добрые отношения, еще недавно возможные между нами.

— Нафига тебе этот Болховский, — быстро шепчет Макар. — Он же слизняк, позер и редкостная тварь. Я не стал давать ему сдачи, потому что не сдержался бы и загасил. Он бросит тебя, вот увидишь. Ты у него не первая... Весь город говорит, что он моральный урод. Ты хоть комменты в интернете читаешь, Москва?

— У меня его нет, — отрезаю я и, подняв голову, с надеждой смотрю на дверь, но Влад где-то запропастился, а Макар продолжает наседать:

— Эрика, я же не предлагаю тебе ну... интим, и не зову замуж, можно же просто общаться, вместе проводить время... Но этот... ушлепок никого к тебе не подпускает! Я могу познакомить тебя со своей тусовкой, а ты представишь меня своим друзьям из Москвы...

Разговор начинает откровенно забавлять, и я смеюсь уже в голос:

— Чтобы что, Макар?

— Ну, у меня есть мыслишки в следующем году перебраться в столицу...

— А я не собираюсь туда возвращаться. У меня нет там друзей! И ты... отвали! Просто отвали, ладно?..

Макар бледнеет, захлопывает рот и прищуривается. Силится придумать складную отповедь, что-то беспомощно выискивает в моем лице, но я еще шире скалюсь, и он в ярости выплевывает:

— Ладно, Александрова. Я не гордый и пока отвалю. Но цыплят по осени считают.

***

Глава 28. Эрика

Макар уходит восвояси, нервно поводит плечами, играет желваками и отворачивается, но даже вид красавца со спины признан внушать девочкам трепет и восторг. Елистратов слишком глуп и самовлюблен, чтобы зацикливаться на мести — залижет душевные раны, переключится на другую, и его детская обида пройдет.

Попытка меня запугать вызвала не страх, а ответную агрессию — значит, я делаю большие успехи.

Влад возвращается, вразвалочку проплывает по аудитории, плюхается на свой стул и подмигивает мне, но утренний тихий свет в его глазах больше не сияет, в них темно, как в глубоком колодце.

— Все нормально? — не сдерживаюсь я, и он буднично кивает:

— Да, все в норме. Мать звонила.

— Кто?! — у меня обрывается сердце.

Костя постоянно внушал, что я не разбираюсь в людях и обязательно обожгусь, и недавние слова Елистратова о моральном облике Влада упали на благодатную почву. Неужели эти двое оказались правы, и Влад меня обманул?.. И трагическая история об умерших родителях — всего лишь слезливая выдумка, о которой он уже и сам не помнит?..

Влад считывает мое замешательство, хмурится и трясет головой:

— Черт. Мачеха. Девушка отца. После его смерти она была моим опекуном... Короче, все сложно.

Он опять расстроен и явно не желает развивать тему, пришедший препод начинает лекцию, и я поспешно раскрываю тетрадь.

Но объяснения статистических методов звучат монотонным фоном — я проваливаюсь в размышления о прошлом и настоящем.