Первый поцелуй

Я смотрю на Зеленый дом. Там только Георг. Он живет в квартире справа, он уже несколько месяцев проработал на Станции и НИКОГДА ничего интересного не делает[4]. Мы уже раньше пытались шпионить за Георгом, но это смертельно скучно. Он сам до смерти скучный.

— А-а, это всего лишь Георг, — говорю я. — Он жуть какой скучный.

Хелле вздыхает и кладет бинокль обратно в деревянный ящик.

— Как ты думаешь, Стиан уже вернулся? — спрашиваю я.

— Понятия не имею, Ода, какое тебе дело, вообще? — спрашивает Хелле в ответ. И кажется, она совсем чуть-чуть, но обиделась.

— Господи, я всего лишь спросила, — говорю я.

— Мне пора домой обедать, — говорит Хелле.

— Да, и мне тоже, — соглашаюсь я.

Тогда Хелле встает, и я встаю. Хелле идет к лестнице, и я иду к лестнице. Хелле слезает вниз, и я слезаю за ней. Хелле уже побежала домой через Лесок, а я еще стою. Смотрю, как она бежит. Смотрю на ее спину, которая все удаляется.

— До завтра! — кричит она вдруг и оборачивается, будто балерина в пируэте, и машет мне на бегу. И улыбается.

— До завтра! — кричу я в ответ, улыбаюсь и машу, а потом бегу через Лесок домой.

Тишина

Вечером в кровати я лежала и немного думала. О себе и Хелле. Что вообще происходит?.. Почему сегодня между нами было что-то странное? Мы ВСЕГДА сидим на Платформе и болтаем обо всем на свете, и никогда нам не бывает неловко, и нам всегда есть о чем поговорить. И мы можем болтать обо ВСЕМ, потому что мы — ЛУЧШИЕ ПОДРУЖКИ! И у нас одинаковые интересы, и мы похожи почти во ВСЕМ. Я лежала и все думала о разговорах, каких-то странных, и дома у Хелле, и на Платформе; и я не понимала, почему и как это. Почему-то возникала какая-то тишина, и я чувствовала, что мы не можем сказать друг другу всего, что хотели… Нет, не знаю…

И совсем перед тем, как заснуть, я думала, что ПОНЯТИЯ НЕ ИМЕЮ, как зацепить рокера на крючок. Просто на самом деле понятия не имею…

Новый день

На следующее утро мы обменялись эсэмэсками с Хелле. Договорились надеть в школу кеды вместо зимней обуви. Мы пока ходим в зимних куртках (и шапках и варежках по утрам), потому что в тени еще страшно холодно. Но на солнце ЖАРКО!

Мы завтракаем с мамой, папой и Эрлендом, и мы с мамой и Эрлендом делаем себе бутерброды. Я намазываю два бутерброда печеночным паштетом[5]. Папе не нужно делать себе бутерброды, потому что он не работает. Точнее, работает, на полторы ставки домохозяина, как он говорит, и шутит, что мама должна выплачивать ему зарплату. И еще надо доплачивать ему сверхурочные за стирку, готовку и уборку, говорит он, а мама смеется, треплет его по щеке и напоминает, что уборкой занимаемся мы, девочки, а папа всегда делает вид типа «ой, забыл» и подмигивает нам с Эрлендом, а Эрленд подмигивает папе в ответ, а мне кажется, папа дурит, а папа говорит, что быть домохозяином, оставаться дома и заниматься своими дочками — это просто СУПЕР. (Я только не ПОНИМАЮ маминого и папиного поведения. Они какие-то странные!)

Мама встает из-за стола и мчится чистить зубы.

Потом опять спускается, целует папу в губы, КРЕПКО обнимает Эрленда и КРЕПКО целует ее в щеку, а потом идет обнимать меня, но я не хочу, чтобы меня обнимали! И уж точно не целовали!!! Так что я уворачиваюсь и говорю: «О-о-о, не-е-е-е-е-е-е-е-ет!», когда мама пытается меня обнять и поцеловать.

— Удачи сегодня в школе, Одадоченькамоя, — говорит мама и ерошит мне волосы.

— А-а-а, ты меня разлохматила! — говорю я в ответ.

Мама смеется, забирает свои бутерброды и идет в прихожую. Там, я слышу, она надевает пальто и выходит. По дороге к машине она стучит в кухонное окно и машет нам, как обычно. Эрленд встает со стула, открывает окно и кричит: «По-о-о-о-о-ка-а-а-а-а-а-а, ма-а-а-а-а-а-амочка-а-а-а-а-а!», улыбается и машет, как последняя тупица.

— Что это с тобой? — спрашиваю я Эрленда. — По-моему, обычно по утрам ты ужасно сердитая.

— Нет, — коротко отвечает Эрленд, закрывает окно и садится обратно.

— Доедайте свои бутерброды, девочки, — говорит папа.

— Это ты сердитая, Ода-сердючка, — говорит Эрленд и показывает мне язык, а потом запихивает в себя последний бутерброд, говорит крошкоразбрызгивающее «Фпафибо!» папе и бежит в ванную.

— Тупица! — бормочу я, продолжая жевать бутерброд. Папа смотрит на меня поверх газеты и поднимает одну бровь.

— По-о-ока-а-а, па-а-а-апочка-а-а-а! — кричит Эрленд, когда мы идем к автобусу.

— Пока! — кричит папа в ответ из окна на кухне.

Мы с Эрлендом бежим вверх по улице и, когда почти добегаем до дома Хелле и Стиана, я вижу, как из дома выходит только Хелле…

— А где Стиан? — спрашиваю я.

— И тебе тоже привет! — отвечает Хелле.

— Привет! — говорю я.

— Привет! — говорит Эрленд, и мы вместе идем к автобусу. Тут я вдруг вспоминаю, что по пятницам Стиан никогда не едет с нами в школу, потому что они начинают только со второго урока. Так что больше я Хелле о нем не спрашиваю.

В автобусе Эрленд садится с Карианной. Мы с Хелле усаживаемся в самый конец, как обычно. Там уже сидит Ханс Отто из «Б»-класса с учебником норвежского на коленках. Он отрывает взгляд, и мы говорим «привет» и садимся.