Первый поцелуй

— Да нет, это просто от солнца! — отвечаю я и быстро перелистываю страничку блокнота, и таращусь на пустую страницу, пока не замечаю, что Хелле больше на меня не смотрит. Тогда я продолжаю стихотворение:

Дует тепленький весенний ветерок
И касается разгоряченных щек.
Игры, смех на солнцепеке
Обрывает только на урок звонок.

THE END

Я могла бы написать стихотворение куда длиннее, но вдруг у меня кончилось вдохновение. И так длинное получилось. Стихи не должны быть слишком длинными. Есть очень короткие стихи. «Любовь-морковь», например, можно считать маленьким стихотворением, потому что это — в рифму.

Закончив уроки, мы какое-то время смотрим в бинокль на Зеленый дом (скучно!), записываем и рисуем немного (я принесла свой дневник, а у Хелле есть блокнот специально для Платформы) и еще болтаем. Просто так, о всяком.

(И Хелле больше не спрашивает про «С».) Например, мы болтаем о Зеленом доме. Нам ОЧЕНЬ интересно, не въедет ли туда кто-нибудь новый. Нам кажется, что уже пора, потому что никого нет любопытного, за кем можно пошпионить! (Это Хелле сказала про «пошпионить» — мне кажется, это уже детский сад.)

Мы, кстати, очень много говорим о Зеленом доме, с тех пор как оттуда выехали Маргиналы. Короче: я вообще-то ни о чем не жалею в жизни, потому что ЖАЛЕТЬ о чем-то весь день напролет довольно-таки глупо. От такого сожаления ужасно устаешь. (Это мы вместе с Хелле выяснили, потому что мы такие взрослые и старше своих лет.) Мы, например, очень сожалеем о том дне, когда сильно поссорились зимой, и это было самое ужасное чувство в нашей жизни.

— Может, все-таки немножко глупо все время шпионить и кидать снежки в Зеленый дом? — говорю я Хелле. — И отказываться знакомиться с новыми жильцами? Они МОГУТ оказаться и очень даже ничего.

Хелле согласна. И хотя с Нового года прошло уже много времени, мы заключаем договор, вроде новогоднего обещания. Записываем его в блокнот прямо на Платформе в виде правила. А потом подписываемся под этим правилом, обе.

Правило:

В следующий раз, когда в Зеленый дом въедут новые жильцы, мы будем с ними РАЗГОВАРИВАТЬ И ПОДРУЖИМСЯ с ними.

Клянемся навеки!

Ода А. Стокхейм и Хелле Хенриксен

Признаки любви

Вдруг внизу на дороге мы видим папу. Он несет стремянку, идет мимо Зеленого дома по Крокклейве.

— ПАПА-А-А! Ты куда? — кричу я. — Проверять тарзанку?!!

— Ага, решил, что пора, — отвечает папа, насвистывая веселую песенку.

— ДА-А-А-А-А! — кричим мы с Хелле хором и скорее собираем вещи по Платформе, спускаемся по лестнице и несемся за ним.

— Скажи, пожалуйста, вы на эту Платформу насовсем переехали? — спрашивает папа, когда мы его догоняем, а мы смеемся и говорим, что нет, не насовсем.

А потом помогаем папе нести стремянку оставшуюся часть пути к дому Хелле.

Ура, ура, ура, ура, УРА-А-А-А!!! НАКОНЕЦ-ТО!

На склоне за домом Хелле было темно всю зиму. А теперь на нас прямо лупит солнце, так что в носу щекочет. Интересно, куда подевались мои темные о-о-о-о-ПЧХИ!!!

— Будь здорова, — говорит Хелле и сбрасывает куртку на крыльцо.

— Спасибо, — отвечаю я, вытирая нос рукавом.

Дорогой дневник,

Я чихаю от всего на свете.

Вот список, от чего я чихаю:

1) солнце

2) если смотреть прямо на лампу

3) икра

4) леденцы от кашля

5) соленая лакрица

6) жвачка с сильным вкусом мяты

7) мятные леденцы

8) рыбные котлеты в соусе карри (да, кстати!)

9) страшно острый куриный суп с чили-перцем

10) и наверняка масса всего, что я еще не обнаружила.

Наш врач говорит, что у меня «чувствительная слизистая» и с этим ничего не поделать. Так что приходится с этим мириться, пока я, может быть, не перерасту. А то придется чихать от всего на свете всю оставшуюся жизнь, до самой смерти. Хотя это и не так уж страшно.

Первый раз в году

Хелле подходит с тарзанкой и подбрасывает ее высоко в воздух, к террасе. И, как всегда, забрасывает ее за перила. (Она здорово метко бросает.)

— Ты первая? — спрашивает Хелле.

— Давай лучше ты, — говорю я и стараюсь подольше расстегивать молнию на куртке. — Это же твоя тарзанка, — добавляю я.

На улице так тепло, что мы весь день носим шапки в карманах. Вообще-то мне не разрешают еще ходить без шапки, но я все равно ее снимаю и бросаю на Хеллину. В одном только свитере чувствуешь, что ветер еще очень холодный. Наверное, папа был прав. Может, все-таки надеть куртку?

Но тут, конечно, на самом верху появляется голова Эрленда. Она тяжело дышит, и щеки у нее раскраснелись.