Первый рассказ

Пробежав два больших круга, Алеха устал. Все чаще останавливался, высматривая Ланцова. Ему было трудно дышать. Самое плохое было, однако, в том, что он не мог согреться. Решив, что лошадь мешает ему, он бросил ее. Бежал все медленнее.

Ланцов не появлялся.

Неспокойные облака побагровели: где-то все еще всходило солнце. Порывы ветра перетирали рыхлый снег, гнали его на речную гладь. Там он стремительно мчался, разбиваясь о прибрежные кручи, плотно оседал под обрывами.

Алехе казалось, что прошло уже не меньше часа, как он остался один. Он никак не мог представить себе, чем мог в это время заниматься Ланцов, и все больше злился на своего приятеля.

Боль в паху приводила его в отчаяние.

Он подбежал к берегу. Ледяная гладь реки была пустынна. Полынья, из которой они выбрались, покрылась льдом.

Только сейчас он заметил следы Ланцова. Он побежал по следам. Они уводили его в чащу кустарников. Пробежав метров двести, остановился.

— Ланцов!

Прислушался. Потом кричал еще. Ответа не было.

Безотчетный страх погнал его обратно. Он делал широкие шаги, отчего сильно пригибался к земле.

Выбежав на лед, Алеха далеко обогнул полынью. Его обледенелые сапоги скользили, он часто падал.

Когда до него донесся крик Ланцова, он не обернулся. С громкой бранью его настигал Ланцов.

— Оглох, что ли?

Ланцов грубо схватил Алеху за локоть.

— Скорее домой… беда, — с трудом произнес Алеха.

— Дура! — зло крикнул Ланцов и почти бегом потащил Алеху обратно. Когда Алеха поскользнулся, Ланцов не помог ему подняться, а волоком дотянул до берега. Потом взвалил на спину.

Минут через пятнадцать добрались до летнего шалаша.

Шалаш наполовину был уже разобран Ланцовым, сухие березовые сучья сложены в кучу. Рядом было разостлано пожелтевшее сено, на котором они спали летом.

Уложив на него Алеху, Ланцов достал спички, поджег сучья.

Алеха протянул было руки к еще робкому пламени костра, но Ланцов повелительно крикнул:

— Снимай сапоги!

Он помог Алехе стянуть сапог.

— Э-эх! — с досадой произнес он, рассматривая грязную побелевшую Алехину ногу. Сгреб в пригоршню снег, начал растирать ее.

— Больно?

— Не-е. В паху больно.

— Там отойдет.

Костер разгорался. Сухие сучья занялись сразу. Запахло паленым. Это задымилась Алехина телогрейка. Ланцов оттащил Алеху от огня. И все тер и тер Алехину ногу.

Наконец Алеха пожаловался:

— Ты потише. Больно.

— Отошла, — удовлетворенно сказал Ланцов. Принялся за другую ногу. От его сильных движений Алехино тело вздрагивало.

Потом удобнее усадил Алеху к огню, стал сушить его сапоги и портянки. От грязных тряпок, которыми Алеха обертывал ноги, шел пар и зловоние.

— Срамота, — брезгливо сказал Ланцов.

— Верно, — виновато согласился Алеха. — Ноги у меня такие.

— Ну и Клавка у тебя… В такой грязи не только ноги — золото сгниет.

— Верно, — опять согласился Алеха. — Не примечает она у меня всякую грязь… Натура.

— Научил бы.

— Говорил я… Характер у нее.

— Никчемный вы народ, — зло заключил Ланцов. — Разве так жить можно?

— Живем, как можем.

Ответ еще больше рассердил Ланцова.

— Вот я и спрашиваю, разве так жить можно?

Алеха недобро усмехнулся:

— Ты что: за грязные портянки казнить меня хочешь?

— Да что — портянки! — с досадой воскликнул Ланцов. — К примеру, сегодня: прибыли сюда коня изловить, а чем занимаемся? Твоей особой.

— Ладно. Виноват, — сказал Алеха и отвернулся.

— Ты не сердись — правду я говорю.

— Я и не спорю, — сухо ответил Алеха.

Разговор оборвался.

Костер догорал. В мутном небе обозначилось солнце. Ветер утих. Временами мельчайшие крупинки снега наполняли воздух, стремительно неслись к земле.

Алеха стал обуваться. Затем, разминая ноги, прошелся вокруг костра.

— Отогрелся? — спросил Ланцов.

— Пойдем.

— Куда?

— За кобылой.

— Сможешь ли? — с сомнением спросил Ланцов.

— Попробую.

— Подадимся домой. Как бы тебе худо не было.

— Ничего.

Они пошли. Алеха, спрятав ладони в рукава, зябко ссутулился. Шли молча.

Кобыленка понуро стояла на старом месте. Можно было начинать поиски Туры.

— Куда подадимся? — спросил Ланцов.

Вместо ответа Алеха закрыл глаза, болезненно поморщился.

— Значит, домой, — просто сказал Ланцов. — Садись на коня.

Он посадил Алеху на лошадь, накрыл его своим плащом. Сам остался в меховой безрукавке.

— Как же ты? — удивленно спросил Алеха.

— Чего там! — отмахнулся Ланцов. — Трогай!

Они благополучно миновали протоку, вышли на дорогу.

— Теперь держись! — крикнул Ланцов и стал нахлестывать лошадь. Кобыленка резво побежала, увлекая за собой Ланцова. Морщинистое лицо старого конюха побагровело. От его сильных ударов кобыленка вырвалась вперед и боязливо косилась, когда он настигал ее. Разгоряченный, он то бежал, то переходил на широкий шаг, и только у самого села перестал понукать лошадь.

За всю дорогу они ни словом не обмолвились: Ланцову было трудно говорить, Алеха же ехал в каком-то оцепенении.

Через огороды добрались до Алехиной избенки.

Алеха с трудом слез с лошади. Опираясь на Ланцова, вошел в избу.

Клавдия, жена Алехи, повязанная платком так, что лица не было видно, едва глянув на вошедших, с ненавистью сказала:

— Нажрались!