Первый рассказ

На этот раз, в канун Нового года, Алеха отвел свинью заготовителю. Получив деньги, пошел с Клавдией в совхозную бухгалтерию и полностью уплатил за пропавшую кобылу.

Бухгалтер был удивлен.

— Не торопились бы… Сами потребуем, когда надо.

— Как порешили с женой, так и будет, — сказал Алеха.

— Вы тут и Ланцова долю покрыли… Или договоренность у вас с ним?

— Договоренность, — сказал Алеха.

Об этом Ланцов узнал на другой день. Тот же Гуров, сосед Голых, спросил Ланцова:

— От лошадки-то хороший барыш имели с Голым?

— Какой барыш? — удивился Ланцов.

— А такой: лошадку продали, а свиньей для видимости расплатились.

— Какой свиньей?

— Не понимаешь? — ухмыльнулся Гуров. — А понимать здесь нечего. Я Алешкины дела хорошо знаю. Ему без свиньи зарез: ни топлива, ни одежонки для ребятишек.

У Ланцова мелькнула догадка. Почему-то спросил:

— Не врешь?

Гуров нехорошо улыбнулся.

— Все село знает.

Ланцов крепко выругался и пошел прочь. Он скоро убедился, что Гуров был прав: по селу ходил нехороший слух.

Ланцов отправился к Голым. Во дворе его встретила Клавдия.

— Где твой баптист? — не отвечая на приветствие Клавдии, хмуро спросил Ланцов.

— Кто? — не поняла Клавдия.

— Мужик твой.

— Какой же он боптист? — тихо спросила она.

Не отвечая, Ланцов прошел в избу.

Алеха в рваном полушубке и валенках читал какую-то книжку. Трое ребятишек, укрывшись одеялом, сидели на кровати, слушали.

Увидев Ланцова, Алеха поспешно встал.

— Платоныч! Проходи, садись!

Вошла Клавдия. Прислонившись к печке, настороженно уставилась на Ланцова. Некоторое время все молчали.

— Что-нибудь стряслось, Платоныч? — осторожно спросил Алеха.

Клавдия раздраженно, с вызовом сказала:

— Видно, опять в чем-то виноваты.

— Да вот слухи ходят, — начал Ланцов. — Слухи ходят, будто лошадку-то мы не потеряли, а продали.

— Пусть болтают, — благодушно сказал Алеха.

— Не верят люди, что Алеха Голый семью свою обездолил, — продолжал Ланцов.

— Обездолил, — вздохнула Клавдия.

— Семью обездолил, — повторил Ланцов, — а деньги отнес в совхоз… Да это бы ничего — у Голого нашлись деньжонки и за Ланцова заплатить… Когда это было? Кто этому поверит?

У печки всхлипнула Клавдия.

— Кто этому поверит? — повысил голос Ланцов. — Я сам этому не поверю! Выходит, продали мы кобылу. Иначе никак невозможно думать!

— Не докажут, — сказал Алеха.

Ланцов только досадливо махнул рукой. Помолчал.

— Об чем с вами говорить! — вздохнул он и встал.

У дверей о чем-то вспомнил, порылся в карманах.

— Больше пока не имею, — сказал он, протягивая Клавдии десятирублевую бумажку. — После расплачусь.

— Не надо нам твоих денег! — почти закричала Клавдия, отстраняя деньги.

— Не дури!

На кровати завозились дети. Алеха досадливо шлепнул по прыгающему одеялу. Раздался плач.

— Ты не обессудь нас, Платоныч, — серьезно сказал Алеха. — Виноват я, да и жизнь ты мне спас.

— За жизнь денег не беру, — сердито сказал Ланцов и, бросив десятку на стол, вышел.

Клавдия всхлипнула.

Алеха промолчал.

…Ланцова и Голого по очереди вызывал участковый и подробно расспрашивал о пропаже лошади. До этого он был в бухгалтерии и выяснил, что деньги, выплаченные Голым, не составляют и десятой доли балансной стоимости кобылы. Потом в присутствии бухгалтера он объявил Ланцову и Голому, что им предстоит выплатить по 750 руб.

— Значит так, — сказал тогда Ланцов. — Мы с тобой, Голый, займем стойло той кобылы — оно сейчас свободно…

Никто на шутку не ответил.

Ланцов и Голый по этому случаю напились и не вышли на работу.

Встретились они на другой день рано утром в кабинете директора совхоза. Их поднял с постели и привел туда старший конюх.

Портнягин, занятый телефонным разговором, не предложил им сесть, а их еще покачивало от бурно проведенного предыдущего дня.

— Пьянствуете? — спросил Портнягин, закончив телефонный разговор.

— На свои, — независимо прохрипел Ланцов. Директор встал, прошелся по кабинету. Затем, подойдя вплотную к Ланцову, задумчиво сказал:

— Я первым с тобой здороваюсь… Я снимал бы перед тобой шапку, если бы это было принято.

Ланцов недоверчиво посмотрел на Портнягина. Алеха сказал:

— Вы Платоныча не трогайте.

Не обращая внимания на Голого, Портнягин продолжал:

— Живем мы — каждый по-своему. Это — право каждого… Но с непременным условием: будь хорош и для других. Так ведь у нас?

— Известно, — прохрипел Ланцов, теряясь в догадках: куда клонит Портнягин?

— И это — великое право. Право на достоинство, на лучшую жизнь… Ты спасал это право для нас великой ценой. Спасибо тебе.

К удивлению конюхов, директор склонился в поклоне, потом отошел к окну, закурил.

— А что? Само собой… — в глубокой растерянности не сразу ответил Ланцов.

— Кобылу мы спишем. Не в кобыле дело, — помолчав, сказал Портнягин. — Совсем не в кобыле!

Он подошел к столу и нажал кнопку. Вошла секретарша. Глядя в окно, сказал ей:

— Напечатайте приказ: за пьянство Ланцову и Голому объявить выговор. С завтрашнего дня перевести в разнорабочие. Все.

…Когда они вышли из кабинета, Алеха тоскливо сказал:

— Коней жалко.

Ланцов не ответил. Стал закуривать. Алеха вздохнул и уже весело добавил:

— Когда он наклонился, я у него лысину рассмотрел.