Первый рассказ

В ведре кипела и выбрызгивалась вода, весело горел сушняк под сырыми березовыми поленьями.

Он оторвал взгляд от костра и повернулся к ней.

— Ну, а ты как?

— Да вот наездилась, нажилась… Тебя увидеть захотела, девок… У Анны вон сколько уже ребят. Знаешь, она мне сказала: «Привет, маманя!» и прошла мимо, даже в дом не пригласила…

— А ты думала, она тебе ноги кинется целовать?

— Нет, я не думала так…

— Знаешь, Катерина, я забыл все и тебя забыл… Да и что ворошить старое. Я вначале разозлился, как увидел тебя, а потом смешно стало… А ты совсем постарела…

Подошел Иван, засуетился, вывалил из миски в ведро приготовленную для ухи картошку.

— Батя, где перец?

— В ящичке, в лодке.

— Давайте к столу, отпразднуем это дело. Ты, маманя, не стесняйся, будь как дома…

— Да уж спасибо и на этом.

«Ишь ты, модница, вырядилась… Кофта красная, юбочка узенькая и на высоком… Ишь ты, замерзла, поди? — подумал он почему-то с жалостью к ней. — А косы вовсе белые стали. Эк тебя. Видать, намыкалась».

От воды подбиралась ночная сырость.

— Катя, ты сходи в землянку, там фуфайки есть, надела бы, замерзнешь.

— Спасибо, у меня пальто. — Встала, взяла из люльки мотоцикла пальто осеннее, новое, модное, надела его.

«Все еще красивая, сволочь! А вот поди ж ты, вернулась ко мне!» — радостно подумал он и стал следить взглядом за чайкой, с криком хватающей из воды рыбьи внутренности.

Иван на корме лодки, на лопасти весла чистил окуней. Катерина принесла к столу капроновую сетку, полную свертков, и начала вынимать, разворачивать их, резать хлеб, колбасу, полоскать стаканы.

— Иди к столу, Костя.

— Иду, иду, — сказал он и ловко вскинулся на лавочку к шаткому, наспех сколоченному столику, отодвинул на угол банку с ромашками и стал раскрывать бутылки.

Иван приковылял с рыбой, скидал ее в ведро, подбросил в костер липового сушняка и тоже устроился за столом.

Вскоре поспела уха. Катерина начерпала кружкой в миски, села напротив мужа. Иван разлил водку в три граненых стакана, бутылку кинул в костер.

— Давай, Катя, выпьем за встречу, за молодость нашу, за девок моих, что выросли… Эх, черт! — он посмотрел вокруг. — А я вот здесь живу! Глянь, Катерина, горы какие! А небо? Вот-вот вызвездится… Озеро вон парком задымилось. Все мое! А вон вишь дворец под липами — тоже мой… Да-а… Знаешь, Катерина, а я ведь мог никогда и не увидеть всего этого. И все было бы как сейчас… — он на минуту задумался, но тут же спохватился: — Ты, Катерина, держи стакан, держи…

И сам выпил, запел:

Бьется в тесной печурке огонь,
На поленьях смола, как слеза,
И поет мне в землянке гармонь
Про улыбку твою и глаза…

Катерина молчала. Ее бледное лицо, острое книзу, с поджатым большим ртом и усталыми карими глазами, покрылось румянцем. Он, небритый, с красными прожилками на носу и щеках, с прильнувшими ко лбу серыми прядками волос, тайком и все больше волнуясь, разглядывал ее. Он не знал и не любил женщин, кроме нее.

— А давайте еще по одной? — сказал Иван. — Я выпью за вас. Чего там. Жизнь, она ведь такая, помотает, помотает да и отпустит. — Он отчаянно ухнул, выпил, перевернул стакан кверху дном и встал. — Я, батя, шубу твою возьму, в лодке переночую. Вишь звезды какие! Вон, в камышах, щурята играют, пойду послушаю. А вы тут того самого, поговорите… Выпейте… Я ночь послушаю. Утром часа в четыре домой уеду, а то Анна на работу опоздает.

— Давай, давай! — машинально согласился он, все думая о ней, причинившей ему столько горя.

Костер притух. Где-то трещала моторка, хлопали на воде весла и скрипели уключины, смеялась женщина. В траве на берегу попискивали и шуршали листьями мыши. Из дома отдыха приглушенно доносилась танцевальная музыка. Соседи туристы играли в карты у костра. Один пел под гитару:

Дымилась роща под горою,
А вместе с ней горел закат.
Нас оставалось только трое
Из восемнадцати ребят…

— Вот такие дела, Катя, — задумчиво сказал он.

— Зябко мне, Костя, пойдем спать.

— На спички. Там свечка. Стели. Я сейчас приду, — сказал он вдруг радостно.

Она ушла, а он выпил еще и, вовсе отрезвев, глянул на горы, на просвет за ними. Вскинул голову кверху — холодные, далекие звезды в синей глубине неба. В голове зазвенело. Провел ладонью по лицу, спустился на землю, плеснул из котелка в руку воды, умылся, смочил голову и стал подниматься на всхолмок в землянку. Набравшись храбрости, спросил:

— Пустишь меня к себе?

— Твой дворец, ты хозяин, — сказала она, сжавшись под пальто на нарах.

Он накинул на дверь крючок, задул свечу и забрался к ней, жадно поймал руки…

А после, уткнувшись лицом в ее плечо, спросил:

— Ты совсем пришла ко мне?

— Не знаю, Костя… Совсем?.. Не знаю…

Он не заметил, как прошла ночь. А в дверь уже торкнулся Иван.

— Батя, я собираюсь. Пять часов уже.

— Ладно, езжай.

— Нет, нет, — вскинулась она. — Я тоже поеду. — И быстро начала шарить, искать одежду.

— Да ты что? Куда ты? — удивился он. — Я же тебя не гоню.