Первый (СИ)

Но мужчины не стали пренебрегать карточным долгом. Подхватив за руки Форста, они его (хотя скорее он их) повели балкону, на котором присутствовала небольшая компания молодых дворян, что-то бурно обсуждающих. Граф возмутился, потребовал другой балкон, тут ему слишком душно, граф он или погулять вышел? Мужчины уже не удивлялись возгласам их необычного знакомого, хоть они его видели впервые, но раз отец его пригласил, значит, был «своим», а для своих ничего не жалко.

Прохладный воздух обдал лицо свежестью, изгоняя алкогольные пары из разума. Галерея, через которую они прошли, была пуста, как и сам балкон. Форст подвёл их к балюстраде, изображая опьяневшего, облокотился о перила и начал насвистывать какую-то мелодию.

— Это же «Жёлтая птичка»! — Воскликнул Жак. А Хуан начал подпевать в такт.

— И тогда седой … положил его в башмак, двинул в шею он ему, и ответил: …! ему!

— Он штанину приспустил, там та-да-да-да-дадам! И … его облил! Там та-да-да-да-дадам!

— Кинул он в него … и двинул в рожу сапогом! — Воскликнула вся троица, заканчивая первый куплет скабрезной песенки, текст её передавался из уст в уста, но так никто и не отважился его записать. Ибо говорить подобные слова — одно, а вот записать — совсем другое.

— Ха-ха-ха! Форст, я и не думал, что ты её знаешь! Я её услышал в одном трактире, когда ездил… по делам отца, в общем. — Пояснил Вертон. — Тот пройдоха не хотел её петь, даже за серебряный! Представляешь? Пришлось избить его, правда, Керн перестарался тогда, с выбитыми зубами этому бедняге песня совсем не удалась, пришлось проучить подонка. Как и следующего, ибо никто не хотел петь «Жёлтую птичку» в моём присутствии! Суки!

Приятели рассказывали байки, облокотившись о перила, а Форст в это время улыбался, иногда поддакивая и восхищаясь находчивостью этих двоих. Он уже видел, как Миран, озираясь по сторонам, выходил из ближайшего куста, как в этот миг до него донёсся отчаянный крик о помощи.

— Илла! — Только и выдохнул он.

— Что? Какая Ил… а-а! — Но договорить Хуан не успел.

Форст подкинул воздушным вихрем двоих и с силой обрушил вниз. Крикнув напоследок: «они твои», он побежал обратно.

* * *

— Позвольте мне иметь удовольствие пригласить вас на вальс. — Благоухающий незнакомец, низко поклонился и обратился к Илле.

— Сожалею, я уже обещала танец своему жениху. — Илла ответила отказом.

— И всё же я настаиваю. — Мужчина поднял голову, и глаза девушки расширились от удивления.

— Де Ловерго?

— Вы меня узнали, миледи. — Он грубо схватил её и начал кружить по залу. — Не думал я, что у тебя хватит смелости заявиться сюда, рабыня.

— Вы, кажется, меня с кем-то путаете, граф. Я — дочь герцога Родвига Селинга, подданная короля Алузии, но никак не бесправная рабыня. — Гордо ответила она, и мысленно воззвала к Форсту о помощи.

— А ты такая же строптивая, как и тогда. — Он прижал её к себе и втянул носом её аромат, затем отступил, чтобы не выделяться на фоне танца. — Что-то я не припоминаю такого герцога… Родвиг… Родвиг… ах да! Это же тот тип, которого признали виновным в смерти короля Генро и казнили пару недель назад! Точно-точно. Я всё ещё думал, как так можно ошибиться в заговоре, что тебе собственные партнёры продали.

Илла поменялась в лице. Она продолжала делать па и шагать, не осознавая своих действий. В её голове звучали лишь слова о смерти её отца.

— Вы нагло лжёте. — Только и вымолвила она.

— Что вы! Не читали последних новостей? Миледи выпала из светской жизни, забыв о том, кто она и что от неё зависит? — Криво ухмыльнулся де Ловерго и понизил голос. — Слушай сюда, девка. Ты не сопротивляешься и тихонько уходишь отсюда со мной под руку, я увожу тебя в замок, и ты делаешь ВСЁ, что я тебе прикажу. Взамен — остаёшься живой. Либо есть второй вариант, я увожу тебя силой, и продаю тем, кто устроил переворот в Алузии. Как думаешь, что они сделают с последней дочерью правящего дома, оставшейся в живых? О-у… по глазам вижу — ты поняла. Закругляемся и двигаемся к лестнице.

Он бесцеремонно схватил её за руку и потянул за собой, увлекая наружу. Илла не сопротивлялась, её будто подменили. Из гордой и упрямой благородной дамы она превратилась в скромную и испуганную крестьянку, безвольно исполняющую приказы своего господина. Разум её сковала новость о гибели её отца. А раз отец погиб, значит и братья. Она осталась одна. Совсем одна.

— Я с тобой. — Послышалось в голове. — Я всегда буду с тобой.

* * *