Первый, случайный, единственный

Она стояла, прижавшись спиной к стенке сеней, смотрела в открывшийся дверной проем и не могла сделать ни шагу. То есть только первые несколько секунд не могла, а потом все в ней вдруг словно пожаром заполыхало, все перевернулось, взметнулось, подкосилось – она вскрикнула и, кажется, даже не шагнула, а просто упала вперед.

Ей показалось, что она уткнулась в ледяную гору – такая холодная была на нем куртка, и так невозможно было пробиться к нему через этот холод. И это было так ужасно – то, что вот он здесь, в шаге от нее, да уже и не в шаге, а просто весь он здесь, но почему-то окружен твердым, непробиваемым холодом, – это было до того ужасно, что Полина в голос закричала:

– Егорушка-а-а!.. – и расплакалась так, как не плакала даже в детстве.

Она ничего не понимала из того, что сразу начало с ней происходить, ничего! Почему у него такой встревоженный голос, почему он стискивает ее прямо этим холодом, который его все еще окружает, почему спрашивает:

– Полин, ну что ты, я тебя дверью ударил, да? Полиночка, где больно?

И почему она не может его обнять, ах да, не дотягивается до него просто, он ведь высокий, огромный, как гора, она просто до него не дотягивается, а потом он вдруг оказывается вровень с нею, и она наконец видит его лицо – он сидит перед нею на корточках, и обнимает, гладит по щекам огромными ладонями, и целует не в губы, а в нос и в глаза, потому что не находит ее губы в полумраке сеней, и одновременно расстегивает свою куртку – и вот он наконец, не холод его заиндевевшей куртки, а весь он, сам он, и можно наконец прижаться к его груди, в которой сердце бьется так громко, что ей только его сердце и слышно, а больше ничего ей слышать во всем белом свете и не надо!

– Эй, молодые люди, дверь-то закроем, – из какого-то несуществующего мира донесся до Полины голос Изы. – Пойдем, пойдем в комнату, дом ведь выстудим напрочь!

Полина только услышала эти слова, но совсем их не поняла. Закрыть, идти?.. Куда идти, зачем?.. Она держала Георгия за шею, уткнувшись носом и лбом куда-то ему под горло, и не было такой силы, которая заставила бы ее хоть на секунду от него оторваться. Наверное, он это почувствовал, потому что не стал объяснять, куда нужно идти и что нужно закрыть, а просто выпрямился во весь рост, подхватил ее на руки и вместе с нею вошел в комнату.

Иза захлопнула дверь у него за спиной и расхохоталась.

– Нич-чего себе! – проговорила она сквозь смех. – А я думала, он тебе родственник просто! Да-а, Полинка, стоило померзнуть, чтоб тебя на таких-то ручках подержали! Ну, не реви, чего ты? – Она постучала кулачком по Полининым пальцам, вцепившимся в ворот Георгиева свитера. – Не реви, а то он, гляди, и сам сейчас разревется. Давай, Георгий Иваныч, приводи ее в чувство. Я сейчас уйду, мешать не буду! – хихикнула она.

– Спасибо, – сказал Георгий.

Вместо того чтобы приводить Полину в чувство, он так и стоял посреди комнаты, держа ее на руках.

– За что спасибо – что уйду? – хмыкнула Иза.

– Что сюда привели.

– Да вы просто везучие оба, – снова засмеялась Иза. – Вот ведь правду говорят, что рыжим везет! Плюс-минус пять минут – и разминулись бы. Нет, ну ты представляешь, – обратилась она к Полине, которая наконец посмотрела на нее, впрочем, совершенно бессмысленным взглядом. – Представляешь, иду я на обед, к тебе то есть спешу, а внизу этот товарищ с охранником объясняется! Охранник сразу ко мне: так и так, Изабелла Даниловна, тут вот Георгий Иванович из Москвы прилетел, к Платону Федотовичу хочет войти, а сам на прием не записан. – Изины глаза сверкали то черным, то голубым, голос звенел от смеха. – Я к Георгию Ивановичу: мол, по какому вопросу? А он мне: ищу Полину Гриневу, не подскажете ли… Тут я его, конечно, хватаю под ручку и быстренько, быстренько на улицу выталкиваю. Ну, а уж там интересуюсь: «А вы ей, товарищ дорогой, кто будете, родственник?» Он же, глазом не моргнув, подтверждает: «Да, родственник». Я и подумала: брат, наверное – рыжий тоже… Хорош братец! – наконец расхохоталась она.

– А может, все-таки брат? – улыбнулся Георгий.

– Прям! – хмыкнула Иза. – Будто я вчера на свет родилась, не отличу, кто брат, кто… не брат. Ладно, я побежала, – сообщила она, глядя на Полину с легкой завистью. – А то начальник не любит, когда дела есть, а меня нет. Ты щеколду за мной задвинь, – сказала она Георгию. – Не запирать же вас. А я, когда вечером приеду, в ставни постучу.

Закрывать щеколду Георгию пришлось идти с Полиной на руках. Она так судорожно вцепилась в него, когда он попытался поставить ее на пол, что даже Иза это заметила.

– Да держи уж, – сказала она. – Видишь, совсем девка не в себе. Да и есть от чего… Ну, сама расскажет.

Георгий вернулся в комнату, сел на кровать. Полина оказалась теперь у него на коленях. Было совсем тихо, даже дрова не потрескивали в печке.

– Ты не уедешь? – спросила Полина, наконец отрывая голову от его плеча и шмыгая распухшим носом.

– Уеду. С тобой. – Георгий делал вид, будто он серьезный, но глаза смеялись – светлые, карие. – Или ты хочешь здесь остаться? Тогда можем остаться.