Первый, случайный, единственный

Полина по-прежнему держала Георгия за локоть, поэтому сразу, даже через плотную куртку, почувствовала, как снова каменеет его рука.

«Господи, сейчас опять!» – подумала она.

Но, наверное, Георгий привык реагировать на подобные угрозы иначе, чем обычно реагируют участники пьяных драк, заводящиеся от таких слов мгновенно. Он так и не произнес ни слова, даже какой-нибудь обычной фразы, вроде «вали отсюда», не сказал. Вместо этого он распахнул наконец дверь и, подтянув к ней Платона, последний раз ударил его. От этого последнего прямого удара тот вылетел в ледяную уличную темень, как ядро из пушки.

Хлопнула дверь, лязгнул засов.

– Егор…

Полина не знала, что сказать и что сделать. Теперь она совсем не чувствовала, что с ним происходит, и ей было поэтому страшно. А вдруг он сейчас повернется и уйдет?

– Пойдем в комнату, – сказал Георгий. – Замерзнешь.

В комнате он, не раздеваясь, сел на табуретку, прислонился головой к печке и закрыл глаза. Его руки лежали на коленях; Полина видела, как сочится кровь из разбитых костяшек.

– Егорушка, – жалобно позвала она. – Я ведь правда… Я правда сама виновата!

Она шмыгнула носом и замолчала.

– Сейчас, Полина, – сказал он, не открывая глаз. – Я сейчас.

– Что с тобой? – испуганно спросила она.

Георгий не ответил. Он молчал еще минуту, которая показалась Полине бесконечной, потом наконец открыл глаза.

– Не надо было меня останавливать, – сказал он; Полина отчетливо, физически почувствовала тяжесть каждого его слова. – Осталось же все, колом внутри стоит. Отдышаться не могу.

– Я испугалась, – тихо проговорила Полина. – Я за тебя испугалась…

– Ничего бы со мной не сделалось.

Она хотела сказать, что испугалась того, что он убьет Платона – а это так и было бы, она же видела! – но не могла вымолвить ни слова, глядя в его незнакомые глаза.

Вдруг он коротко улыбнулся, и Полина вздохнула с облегчением, хотя глаза у него по-прежнему были стального, пугающего цвета.

– Ага, не сделалось бы! Он же все-таки сильный, – вздохнула она. – Вдруг бы он тебя как-нибудь так ударил…

– Никак бы он меня не ударил. – Глаза у него чуть-чуть посветлели. – Такой меня не ударит, он только тебя может. Иди ко мне.

Полина подошла, остановилась рядом с его лежащей на колене рукой. Георгий протянул руку, коснулся ее щеки. Уголок рта у него дернулся, лицо на секунду окаменело.

– Почему же ты мне не сказала? – Невозможно было назвать то, что звучало в его голосе! – Разве я тебя одну оставил бы?

– Я правда сама виновата, Егор! – горячо проговорила Полина. – Я его просто неправильно поняла, и сама все неправильно… Ну, я подумала, что он мне и правда мозаику хочет заказать, а он… Но я же должна была хоть чуть-чуть соображать!

– Правильно, неправильно… – поморщился Георгий. – Да хоть бы и неправильно. Рыжих, мама моя говорила, и во святых нету.

Он опять улыбнулся – коротко, самым краешком рта, и тут же губы его опять сжались и глаза сузились.

– Он и не понял, наверное, для чего я к нему приехала!

Полина сама не понимала, зачем она говорит так, как будто защищает Платона. Да ей дела сейчас не было ни до Платона, ни до чего на свете, кроме того, что стояло в этих глазах и звучало в этом голосе!

– Плевать мне, что он понял, чего не понял. Пошел бы он к… подальше, – зло произнес Георгий. Полина поежилась от его интонаций – она и не представляла, что у него может быть такой голос! – Да и все он про тебя сразу понял, не маленький. – У него снова дернулся уголок рта. – На тебя же только глянуть… Ну, если не понял, то я ему объяснил. Полин… – Голос у него вдруг дрогнул. – Ты как, а?

– Он ничего со мной… Он ничего не успел, совсем ничего! – торопливо проговорила Полина.

– Да я не про то. Очень тебе больно?

Георгий поднес руку к ее лбу, но дотронуться, видно, побоялся. Полина взяла его руку и положила себе на лоб, потом притянула ее к губам и поцеловала дрогнувшую ладонь.

– Это ерунда, – сказала она. – Я так за тебя испугалась!

Наверное, ему послышалось не «за тебя», а «тебя», потому что он сказал:

– Да, видок, наверное, был тот еще. Но я же, когда увидел, как он… Вообще ведь соображать перестал. Я, знаешь, – он улыбнулся, – про лошадь твою почему-то вспомнил, про камешки из мрамора… В одну секунду все мелькнуло. Ну, сердце и зашлось. Такое накатило, что… Ты меня не бойся, – сказал Георгий и наконец потянул Полину за руку, посадил к себе на колени. – Не бойся, а? А то думаешь, наверное: кто его знает, что ему в голову взбредет, такому.

Полина не выдержала и засмеялась, хотя минуту назад старательно глотала слезы.

– Да-а… – выговорила она сквозь смех и поцеловала Георгия в короткую сердитую морщинку между бровями. – Крутой у тебя все-таки нрав, прям как в якутском эпосе! И никто тебя, такого, не знает, мой родной. Даже я, хоть я тебя так люблю, что… Всего люблю!

Он на секунду закрыл глаза, вздохнул, как будто собирался нырнуть, но вместо этого вдруг вскинул руки и обнял Полину – так, что у нее хрустнули кости. Он ведь и прежде, когда сильно волновался, совсем не мог рассчитывать свои силы. Руку ей сжимал…