Первый среди равных. Повесть о Гракхе Бабёфе

Клод Бабёф, по прозвищу Шип (достаточно яркому, чтобы представить его характер), был сыном бедных крестьян; получив отцовское наследство, проел его в несколько месяцев. Правда, в то время он уже имел семью. А в ранние годы, чтобы не умереть с голоду, он завербовался в королевские солдаты и служил в кавалерийском полку. Он действительно дезертировал, но вовсе не из желания угодить религиозной общине (к религии, по-видимому, на всех этапах своей жизни он оставался равнодушным), а из любви к бродячей жизни, да ещё в надежде улучшить на чужбине своё благосостояние. Огюстина вспоминала, что потом он без конца рассказывал детям о своих скитаниях по Европе, сопровождаемых многочисленными приключениями, но в этих рассказах никогда ни слова не было ни о чине майора, ни об австрийской императорской фамилии. Не найдя богатства и счастья на чужбине, Клод в конце концов, использовав правительственный декрет об амнистии, решил возвратиться на родину. Здесь он не поправил своих дел. Его жена, Катрин Ансере, была такой же беднячкой, как и он, и, кроме выводка детей, ничем порадовать мужа не смогла. Хотя в особенно тяжёлые годы Катрин даже зарабатывала, становясь кормилицей для детей из парижского приюта. Это была невзрачная, тихая и скромная женщина, боявшаяся как огня своего лихого супруга и противившаяся ему в одном лишь случае — когда он чинил физическую расправу над детьми. Впрочем, — Огюстина это хорошо помнила — Франсуа Ноэль, как только подрос, и сам вступал в единоборство с родителем, ставя его иной раз буквально в тупик.

Клод действительно был малограмотным и едва мог подписать свою фамилию, которую он долгое время писал как «Бабю», видимо желая скрыть от соседей свое прошлое. Его круг знакомств ограничивался самыми простыми людьми: садовник, сапожник, несколько слуг и служанок, а также низший персонал откупного ведомства. Обе сестры подтвердили слова Бабёфа о том, что хлеб для семьи Клод Бабёф добывал, служа у генеральных откупщиков. Пока Бабёфы жили в Сен-Кантене (именно там родился Франсуа Ноэль), он был рядовым стражем, затем, после переезда в Невиль-ле-Брэ, стал помощником бригадира, и это несколько увеличило его жалованье, ослабив нужду, постоянную в семье. Но к старости Клод сделался особенно задиристым, не поладил с откупщиками и, когда семья осела в Серизи-Гайи, снова оказался простым служителем. В этой должности он и умер не то в 1780, не то в 1781 году. В год его смерти Франсуа Ноэль был уже самостоятельным человеком и материально помогал родителям.

Это было всё, что удалось узнать об отце и матери трибуна.

41

Самое странное состояло в том, что Лоран так и не смог выяснить точной даты рождения Гракха Бабёфа. Или хотя бы точного года.

Сестры знали одно: родился Франсуа Ноэль, когда семья проживала в Сен-Кантене.

Но в Сен-Кантене Бабёфы жили с 1758 по 1769 год — всего двенадцать лет. Который из этих двенадцати был годом рождения Франсуа Ноэля?

— Мы с тобой почти ровесники, — не раз говорил Лорану Бабёф.

Лоран и сам знал это. Моложе или старше его был трибун? После ряда сопоставлений Лоран решил, что моложе, подумал и написал:

«Гракх Бабёф родился в 1762 [6]году в Сен-Кантене в департаменте Эн».

42

Февдистом (точнее, учеником февдиста) Франсуа Ноэль стал около 1779 года, когда ему было семнадцать-восемнадцать лет.

А до этого?

До этого мальчик, затем юноша, не надеясь на отцовские уроки, сам занимался своим образованием. Вероятно, урывками.

Бабёф обладал очень красивым, каллиграфическим почерком. На расспросы Лорана он заметил как-то, что выработал почерк ещё в детстве и что отец гордился этой его особенностью. Разумеется, был и учитель. Теперь, от сестер, Лоран даже узнал имя этого учителя чистописания: его звали Луи Беден, он был певчим из церкви Сен-Маргерит в Невиль-ле-Брэ и ничего не брал за свои уроки.

Впрочем, всему этому отдавать много времени Франсуа Ноэль не мог. Потому что ещё был канал.

43

История с каналом выглядела весьма неясной. Робер Эмиль утверждал, что на канале работал не Франсуа Ноэль, а сам Клод; сестры это отрицали, но ничего точного сказать не могли.

Между тем Лоран располагал отрывком из одного письма, в котором сам трибун вполне ясно и недвусмысленно утверждал, что, желая «облегчить бремя крайней нищеты, удручавшей родителей», они послали его «на подённую работу на Пикардийский канал».

Судя по этому письму, он начал работать на канале в двенадцать-тринадцать лет и продолжал работать до семнадцати, то есть около четырёх-пяти лет.

Эпизод с каналом конечно же был самым интересным для историка. Собственно, не эпизод, а напряженный пятилетний труд, да ещё в детском возрасте! Не это ли стало первой практической школой будущего апостола Равенства? Не здесь ли он почерпнул первые впечатления, которые в конечном итоге привели его к мысли о полном переустройстве мира?…

Вот откуда следовало бы начать историю Гракха Бабёфа.