Первый ученик

Парень качнулся, и в бок тут же вошла боль. Острая, жгучая, горячая. Макс закричал. На краткий миг боль вернула четкость сознанию. Мир собрался, став кристально ясным и пульсирующим. Биение сердца переместилось куда-то вниз живота.

– Прости, Малой, – донесся до него разочарованный шепот, и он почувствовал, как боль хлестнула снова, когда что-то острое вытащили из его тела.

Хватка на шее исчезла, и Макс развернулся, желая посмотреть на того, кто загнал ему в бок несколько сантиметров стали.

Мужчина в камуфляже стоял позади и держал в руке покрытый кровью нож. Его кровью. Лицо оставалось совершенно спокойным. Грош никогда раньше не встречался с ним, но лицо он знал, как и несколько миллионов других жителей Империи. Не раз видел этого человека на экране телевизора, когда все каналы воспевали героя, спасшего из-под завала детей. Совсем недавно это же лицо смотрело на него с черного камня аллеи славы в Ворошках. С памятника на могиле Кириллова Антониана, с чьим призраком он сражался.

– Мне жаль, Максим, – повторил стоящий чуть поодаль Раимов.

Грош хотел что-то сказать, вернее, послать Шрама с его жалостью блуждающему в зад. Но в этот момент мир снова скрылся за размытой пеленой, и парень понял, что падает. Летит спиной вперед на склон. Удар – и боль багровыми искрами вспыхнула перед глазами. Кувырок – и снова удар, треск веток. Макс кричал, должен был кричать, но почему-то не слышал ни звука. Еще два переворота – тело замерло. Каждый вдох отдавался мучительной пульсацией. Перед глазами снова оказалось ночное небо.

Покачивающееся сознание стало ускользать, боль медленно отдаляться. Сколько времени прошло в этом мутном покачивании? Он не знал. Но когда снова открыл налившиеся тяжестью веки, то понял, что глюки последовали за ним и сюда. Перед ним на коленях стояла Настя и плакала, то и дело склоняясь к его лицу и покрывая поцелуями. Он почти не ощущал касаний ее губ. Он хотел спросить, какого черта она делает, но понял, что не может ни открыть рот, ни поднять руку. Везение, отпущенное ему в этой жизни, закончилось. Как всегда, на самом интересном месте.

Урок шестнадцатый Искусствоведение

Тема: «Реставрация»

Первым чувством, вернувшимся к нему, было не зрение и не слух, а ощущение чистоты. Он осязал ее каждым сантиметром тела, которого касалось хрусткое постельное белье. Ему подумалось, что оно обязательно окажется белым. Макс никогда не был чистюлей, трясущимся над каждым пятном на одежде, но события последних дней, их кровь, боль, грязь… Видят боги, он был рад почувствовать хоть что-то хорошее, пусть даже такую мелочь, как чистое постельное белье.

Макс открыл глаза. Картинка расплылась, он напрягся, бессознательно пытаясь подняться. Бок тут же дернуло разрывающей внутренности болью.

– Тихо-тихо, – раздался голос, ему на лоб легла прохладная рука. – Уже все.

Над Грошем склонилось светлое пятно, в котором с трудом можно было опознать человека.

– Вот так.

Рука пропала, предплечье едва заметно кольнуло, и все снова стало неважным: и боль, и чистота, и светлые пятна.

Второй раз он очнулся спустя несколько часов или дней. Время потеряло для него размеренную четкость. На этот раз мутная пелена перед глазами истончилась, и сквозь нее проступили предметы, отделанные кафелем стены, светлый потолок, прямоугольные лампы. «И ни одного окна», – машинально отметил Макс. Сбоку слышался тихий и какой-то шуршащий писк, созвучный ударам сердца. Лицо опоясывала пластиковая трубка, подающая в нос кислород, к сгибу локтя пластырем крепилась игла капельницы. Грудь опутывали провода и датчики. Тугая повязка чуть выше пояса мешала дышать.

– С возращением, – раздался голос.

Макс повернул голову и встретился взглядом с молодым (всего лет на пять старше) мужчиной в белом халате. Врач скупо улыбнулся, но внимательные голубые глаза остались серьезными. Он посмотрел на монитор, а потом, склонившись к самому лицу парня, четко проговорил:

– Вы в амбулаторном блоке Императорского бункера. Я Маркелов Грант, дежурный хирург. Вы меня слышите? Понимаете?

– Да, – ответил парень. Вопреки ожиданиям голос прозвучал громко, хоть и надтреснуто, будто после простуды.

– Хорошо. – Врач снял с шеи стетоскоп и приложил холодную трубку к груди. – Назовите ваши имя, возраст, пол.

– Грошев Максим, восемнадцать лет, пол мужской… был. Надеюсь, вы меня не прооперировали.

– Оперировал, – не смутился Грант, убирая стетоскоп. – Но чуть выше. Помимо сотрясения и отравления газом, у вас проникающее ранение правого подреберья. На сантиметр в сторону – и попрощались бы с печеночной веной. И с жизнью.

Макс вспомнил, как у него в очередной раз подкосились колени, как он пытался совладать со слабостью и выпрямиться, вырваться из хватки Кириллова. И видимо, ему это удалось – всего на сантиметр за миг до удара. Наверное, на его лице что-то отразилось, потому что врач, нахмурившись, спросил:

– Больно? Сейчас. – Он указал парню на маленький терминал в изголовье кровати и нажал кнопку вызова.

– Нет. – Макс мотнул головой.