Первый ученик (СИ)

Камни упали неравномерно, образовав чуть уходящий под углом лаз. Он и в самом деле был узкий. Макс склонился к самому полу, в лицо дохнуло старой вонью давно немытого тела. Знакомой вонью.

— К вам компания, — пробормотал он.

— Мешает? — спросил Раимов.

— Отвлекает.

— Она и при жизни была такой «отвлекающей», — фыркнул Шрам.

Макс сунул руку в лаз, который в любой момент из хода в неизвестность мог превратиться в костедробилку. Окружающая темнота давила сильнее, чем стены. Парень на пробу толкнул камни завала и быстро вытащил руку. Крайний кругляш величиной с кулак откатился в сторону, но и только.

Грош прислонился лбом к прохладной стене, на минуту показалось, что тюканье прекратилось. Во рту ощущался вкус тухлых яиц. Он облизал пересохшие губы. Он мог просто сидеть вот так, или поболтать со Шрамом. Сколько они выдержат? Час? Сутки? Двое? Как это будет? Они просто заснут и не проснуться? Или перегрызут друг другу глотки?

Пожалуй, он не хотел это знать. Лаз узкий, как крысиная нора, но другого выхода отсюда не было. Что лучше? Умереть от обезвоживания? Или быть раздавленным толщей породы? Вариант со спасателями он даже не рассматривал, что бы откопать их потребуется время, если они вообще будут что-то откапывать. А может проще сразу разбить голову о камни?

Куда-то не туда его занесло. Можно сделать все гораздо проще, у Шрама должен быть пистолет.

Он открыл глаза и встряхнулся, как мокрый пёс. Это все головная боль и усталость. Не только физическая. Знал бы, чем все обернётся, сидел бы в лагере, а ещё лучше в Заславле в главном корпусе академии. В следующий раз он ни за что не пойдёт на сделку.

Перед глазами промелькнуло воспоминание, низкорослый Галунов переминающийся с ноги на ногу на пороге его спальни. Он вспомнил просьбу, подкреплённую небольшой взяткой. От него всего то и требовалось завалить один зачёт и сдать другой. На общий бал это никак не повлияло, лишь на специфику распределения. Галунов остался, а Грошев уехал. Это такие как Лисицына и Самарский имели право выбора, а такие как Глазунов и Грошев, идущие в списке друг под другом, вынуждены придумывать. Раньше Максу было все равно. Да и ему и сейчас всё равно. Дело не в распределении, дело в событиях за ним последовавших, дело в людях и в поступках.

Грошев оттолкнулся от стены, и стал застёгивать манжеты, ткань хоть как-то защитит руки от порезов.

— Никак решил попробовать себя в качестве лазоходца?

Не отвечая, Макс стянул ремень, чтобы не цеплять лишний раз камни.

Трудно принять решение, но стоит оставить выбор позади, становится легче. Человеку нужна цель. Все просто: либо он умрёт пытаясь, либо умрёт не пытаясь.

— Зачем все это? — спросил он, заглядывая в дыру, — Вы взорвали шахту для того чтобы угробить четвёрку студентов? Боги, это было бы смешно, пусть так. Но вы сами попались! Вы! Ваш дружок инициировал взрыв раньше времени. Ведь это он? Больше некому. Завалило всех. Что за клуб самоубийц?

— Ого! Сколько слов, сколько вопросов, — послышался шорох, Раимов осторожно передвинул раненую ногу, — Пожалуй, промолчу. Это только в фильмах злодеи любят поболтать на прощание.

— Ну и оставайтесь тут с вашим секретами, — Грошев лёг на землю и под смех Раимова, стал протискиваться в лаз.

Макс цеплялся пальцами за выступы и подтягивал тело вперёд. Парень представлял себя в виде червяка, изгибающегося в тёмной норе. Камни скребли по плечам, раздирая одежду. Он влез по грудь, потом по ягодицы, бедра, колени и, наконец, ботинки.

На Грошева накатило острое чувство клаустрофобии. Он остановился, пытаясь унять участившееся дыхание. Только не паниковать, хотя это единственное чего ему по-настоящему хотелось. Орать и дёргаться, делать хоть что-нибудь.

— Ты там умер или решил поспать? — спросил Шрам, его голос прозвучал ближе, словно он заглянул в дыру.

— Я буду звать вас Шрамом. Тебя, — неожиданно для самого себя сказал Макс и, пошевелив ступнями, возобновил движение.

— Продолжай в том же духе, и я пристрелю тебя прямо сейчас, Малой, благо промахнуться невозможно.

— Именно так и буду.

Грош пополз дальше, не собираясь признаваться даже себе, что голос Раимова, заданный с издёвкой вопрос погасил вцепившуюся в него панику. Так действует стакан воды в летний зной. Воспоминание о воде побудило жажду, в горле пересохло, в то время как на лбу выступила испарина, — Если я для тебя Малой, ты для меня Шрам.

— Молодёжь совсем оборзела.

— Откуда он у вас? Шрам?

Макс сделал очередной рывок, и руки вдруг по локоть провалились в пустоту. Пол, казавшийся парню едва ли не монолитным, распался на мелкие камушки. Макс никогда ещё не слышал ничего оглушительнее этого шороха в темноте, этого монотонного перестука, звука падения в неизвестность.

Пол под грудью исчез, секунду он ещё пытался за что-то зацепиться. А потом упал, с отчаянным тонким криком.