Первый ученик (СИ)

На решетку слива, о которой говорил Шрам, парень просто наткнулся, когда уже успел потерять счёт времени. Она была похожа на гигантский дорожный люк перегораживающий круглый ход, но не отлитый из металла, а сваренный из толстых четырёхгранных прутьев. Дужка, предназначенная для замка, была пуста.

— Раздолбайство, — подошедший Тилиф отставил сломанный стул и взялся за решетку, — Почему никто не додумался сбежать? Помогай, Малой, хватит нос воротить.

— Бежать? — прохрипел Макс, тоже хватаясь за прутья, — Знаешь, что делают, когда сбегает убийца? — он напряг мышцы, — Отпускают смертельный хвост, дают призраку его жертвы полную свободу, — железо заскрежетало и парень покачнулся, — Хвост найдет убийцу лучше и быстрее своры охотничьих собак. Он не отступит, не передумает, и не простит. Он последует за обидчиком на край света и дальше. Каждый убийца имеет право на такую же смерть, как и его жертва. Это право гарантировано мертвым лично императором.

— В каком замечательном мире мы живём, Малой, — петли взвизгнули и Шрам последним усилием сдвинул круглую решётку преграждающую бугристый, будто проеденный гигантским червём, коридор.

В лицо парню дохнуло терпким прохладным воздухом. Макс от неожиданности заморгал. Всего десяток шагов и темнота камня сменилась темнотой вечернего неба. Живого, наполненного ветром, шорохом листьев и запахами летнего остывающего дня. Кусты чуть качали ветвями приоткрывая уходящий вниз склон. Они выбрались.

Раздался шорох и жесткая рука обхватила парня за шею, фиксируя голову. Грош почувствовал, как теряет ориентацию. Небо с только что зажёгшимися звёздами завертелось словно в калейдоскопе.

— Шрам, — на выдохе позвал он, ощущая в ногах противную слабость.

— Не угадал, студент, — раздался у самого уха незнакомый голос.

Парень качнулся и в бок тут же вошла боль. Острая, жгучая, горячая. Макс закричал. На краткий миг боль вернула четкость сознанию. Мир собрался став кристально ясным и пульсирующим. Биение сердца переместилось куда-то в низ живота.

— Прости, Малой, — донёсся до него разочарованный шёпот, и он почувствовал, как боль хлестнула снова, когда что-то острое вытащили из его тела.

Хватка на шее исчезла, и Макс развернулся, желая посмотреть на того, кто загнал ему в бок несколько сантиметров стали.

Мужчина в камуфляже стоял позади и держал в руке покрытый кровью нож. Его кровью. Лицо оставалось совершенно спокойным. Грош никогда раньше не встречался с ним, но лицо он знал, как и несколько миллионов других жителей империи. Не раз видел этого человека на экране телевизора, когда все каналы воспевали героя спасшего из-под завала детей. Совсем недавно это же лицо смотрело на него с черного камня аллеи славы в Ворошках. С памятника на могиле Кирилова Антониана, с чьим призраком он сражался.

— Мне жаль, Максим, — повторил стоящий чуть поодаль Раимов.

Грош хотел что-то сказать, вернее, послать Шрама с его жалостью блуждающему в зад. Но в этот момент мир снова скрылся за размытой пеленой, и парень понял, что падает. Летит спиной вперёд на склон. Удар и боль багровыми искрами вспыхнула перед глазами. Кувырок, и снова удар, треск веток. Макс кричал, должен был кричать, но почему-то не слышал ни звука. Ещё два переворота и тело замерло. Каждый вдох отдавался мучительной пульсацией. Перед глазами снова оказалось ночное небо.

Грош закрыл глаза, покачивающееся сознание стало ускользать, боль медленно отдаляться. Сколько времени прошло в этом мутном покачивании, он не знал. Но когда он снова открыл налившиеся тяжестью веки, то понял, что глюки последовали за ним и сюда. Перед ним на коленях стояла Настя и плакала, то и дело склоняясь к его лицу и покрывая поцелуями. Он почти не ощущал касаний ее губ. Он хотел спросить, какого черта она делает, но понял, что не может ни открыть рот, ни поднять руку. Везение, отпущенное ему в этой жизни закончилось. Как всегда на самом интересном месте.

Урок шестнадцатый — Искусствоведение

Тема: реставрация

Первым чувством, вернувшимся к нему, было не зрение и не слух, первым было ощущение чистоты. Он осязал её каждым сантиметром тела, которого казалось хрусткое постельное белье. Ему подумалось, что оно обязательно окажется белым. Макс никогда не был чистюлей трясущимися над каждым пятном на одежде, но события последних дней, их кровь, боль, грязь, видят боги, он был рад почувствовать хоть что-то хорошее, пусть даже такую мелочь как чистое постельное белье.

Макс открыл глаза. Картинка была расплылась, он напрягся, бессознательно пытаясь подняться. Бок тут же дёрнуло разрывающей внутренности болью.

— Тихо-тихо, — раздался голос, ему на лоб легла прохладная рука, — Уже все.

На Грошем склонилось светлое пятно, в котором с трудом можно было опознать человека.

— Вот так.

Рука пропала, предплечье едва заметно кольнуло, и все снова стало неважным: и боль, и чистота, и светлые пятна.