Первый Удар (Повесть о будущей войне)

Штурман пометил карандашом место. Сафар глянул вниз. Действительно, по ним узкой ленточкой вилась река Проста. Ее долина уходила на юго-восток к Калишу. Далеко к северо-западу была станция Яроцин. Логика говорила о том, что если экипаж ищет безопасной посадки на ровном поле, подальше от населенных мест, то под самолетом для этого самое подходящее место. Но Сафар спросил штурмана:

- Миша, мы до Яроцина дотянем? Может, там что-нибудь найдется для ворошиловских наших ягодок? Посчитай-ка.

Штурман вооружился счетной линейкой. Белая целлулоидная дощечка казалась до смешного маленькой и неуместной в меховых лапищах перчаток. Но умелые пальцы ловко оперировали движком. Сафар с нетерпением следил за расчетом. Штурман замешкался. Он о чем-то думал, глядя на карту.

- Товарищ командир, Гиго, погляди. До Калиша немногим дальше, чем до Яроцина, может быть, оттянем? А ведь Калиш это же вещь... большой узел... Вой сколько путей сходится. Может, там склады или что...

Глаза Сафара заблестели.

- На худой конец, там этих эшелонов сейчас видимо-невидимо, - мечтательно проговорил он. - А в эшелонах немцев-то, немцев...

Сафар старательно вел машину по линии, прочерченной штурманом. Линия шла прямо к Калишу, срезая излучины Просны. Справа белела на земле такая же строгая линейка шоссе.

- Эх, ты, птичка комсомольская! - радостно крикнул Сафар. - И летучая же ты у нас.

21 ч. 00 м. - 21 ч. 14 м. 18/VIII

Темно синей полоской тянется по гребням пологих холмов лес. Размашистой дугой опоясал он извилистую долину Просны. Равнина, будто устланная лоскутным ковром, пестрит клочьями полей. Зеленые, подчас почти бирюзовые, желтые как золото, буро-серые, красные, черные; клиньями, квадратами, трапециями и ромбами слепились эти клочья в одну неразрывную пестрядь. Беспорядочно разбросаны по ней деревеньки. Домики в деревеньках убогие. С глиняными стенами, с кровлями из темной гнилой соломы. Неправильными рядами разбежались домики вдоль просторных улиц. На задах деревень зелеными грядами легли огороды. Капустные кочны с тугими голубыми листами, ровная темная зелень картофеля. Дальше, за картофелем, красные от ягод кусты смородины и малины. Среди малинника чучело в истрепанном военном мундире, со стальной каской вместо головы. В тихом предвечернем воздухе безжизненно повисли рукава мундира. Привыкшие к чучелу воробьи безбоязненно лакомятся смородиной. Поближе к дому, между грядками и забором, протянул свою длинную шею к небу журавль колодца.

Вечереет. Густая тень плетня ложится на белую стену домика. Низкое солнце багровым заревом зажигает стекла крошечного оконца. Лучи насквозь просвечивают дом. Нет в нем ни перегородок, ни мебели; нет и людей. Сквозь тонкие подрешетины видна солома крыши. Стены дома изнутри неприглядные, желтые. По желтому картону идут тонкие планки остова. И весь-то домик оказывается сделанным из картона на тонком каркасе.

Второй дом, третий, пятый, десятый - вся деревня картонная. Даже вот этот на пригорке в центре деревни, украшенный полосатой вывеской казенного кабака, и он из картона. Напрасно любитель выпить стал бы искать в нем стойку и за нею толстопузого сидельца в засаленном фартуке. Он увидел бы в центре кабака стальную трубу, выходящую из пола и упирающуюся в крышу. На крыше, над трубою, стеклянное полушарие. В его линзах отражается купол вечернего неба. У подножья трубы широкий провал люка с ведущими вниз железными ступенями. Там, где они кончаются, решетчатая дверь подъемной шахты. А внизу, на глубине двадцати метров, на дне шахты, спокойно стоят лифты. У освещенных электричеством кабинок дремлют, лифтеры в форме германских солдат. Прямо против лифтов дверь с белой эмалированной дощечкой "Дежурный офицер". Написано по-немецки.

Дежурный обер-лейтенант сидел перед большим матовым стеклом панорамы. В стекле ничего кроме голубого неба и редких белых неторопливых облачков, но обер-лейтенант смотрит внимательно, посасывая сигаретку. Когда сигаретка кончается, офицер на миг отрывается от наблюдения, чтобы взять новую. И опять смотрит внимательно, не отрываясь.

На столике рядом с ним звякнул телефон. Привычным движением офицер протянул руку:

- Обер-лейтенант Штилль.

Громко и раздельно звучало в трубке:

- Пост номер шесть слышит самолеты.

Прежде чем лейтенант положил трубку, задребезжал новый звонок, и вспыхнуло другое гнездо коммутатора.

Наверху оживала деревня.

Из труб, как по команде, хлопотливыми хозяйственными клубами повалил дымок. Ворота домов открывались, выезжали двуколки, возы, аккуратно нагруженные и увязанные, все как один. В поле, откуда ни возьмись, замахала длинными руками лобогрейка. Вся округа ожила как по мановению чародейской палочки. На широких улицах, до того совершенно пустынных, появились люди. Они ритмическим солдатским шагом ходили до околицы и обратно.