- Канделаки говорил: делай рекорд, Гиго. Рекорды нам нужны. Рекорды значит люди рекордные, а рекордные люди, сам понимаешь, необходимы. Страна замечательная, рекорды должны быть тоже замечательные...
- И люди, ставящие рекорды, тоже должны быть замечательные? Например, летчик Сафар... Сафар покачал головой.
- Эх, Сандро, Сандро, я от всей души, а ты...
Он распрямил свои широкие плечи:
- Значит, ты думаешь - я не могу быть рекордным человеком?
- Смотря по какой части, Сафар. Если по гирям, то, вероятно, можешь.
И сейчас же пожалел о сказанном. Сафар не понимал таких шуток. Лицо гиганта сделалось мрачным. Так он сердился: лицо каменное, а кулаки сжимаются, тяжелые, как кувалды.
- Тебе нужно учиться, Сафар, - примирительно сказал Косых.
Сафар молча отвернулся. Дружба не позволяла ему сказать Косых то, что хотелось.
- Я хочу сказать: учиться понимать шутки, Сафар.
- Не хочу понимать шутки, когда разговор серьезный. Я хочу, чтобы все рекорды были наши. Скорость наша - Канделаки, высота наша - Гроза, а я хочу дальность брать!
- Бери дальность, Сафар, это хорошо.
- Ты серьезно?
- Очень серьезно.
- Для этого учиться много надо. Ты меня понимаешь?
- Учись, Сафар.
Сафар улыбнулся просто и ясно.
- Это будет хорошо?
- Здорово будет, Сафар. Бери дальность и... и иди спать.
Но Сафар решительно уселся на подоконник:
- А! Не говори: спать. Я сегодня такой особенный.
- А я до того обыкновенный, что сейчас вот у тебя на глазах усну.
- Можешь для хорошего товарища немножечко потерпеть. Я тебе расскажу одну историю...
Стало совсем темно. Косых не слышал, что рассказывал Сафар, - задремал под его говор. Вдруг сквозь дрему почувствовал, что в лицо ударил луч яркого света. Косых вздрогнул: прямо на него глядели уставившиеся в окно автомобильные фары.
Раздался грудной девичий голос:
- Дома?
Олеся вошла с отцом - комдивом Богульным.
Косых и Богульный давно знали друг друга, еще с гражданской войны. Олеся Богульная родилась в сибирской тайге, на заснеженном хуторе.
Сложение у девушки было отцовское: этакий маленький коваль в юбке коренастая, крепко сшитая, с широкими плечами. А лицо точеное, с нежным румянцем.
Она крикнула с порога:
- Дядя сибиряк, тату по вас соскучился. Богульный засмеялся:
- Душой кривишь, Оленок. Не верь ей, сибиряк: я, конечно, очень рад тебя видеть, но затащила меня сюда она. Умри, а поезжай к сибиряку, когда добрые люди спать ложатся.
Через несколько минут Олеся выглянула в окошко:
- Тату, ты ничего не имеешь: мы на твоей машине проедем в город?
- А я домой пешком?
- Я через час за тобой заеду. Богульный махнул рукой. Олеся скрылась. С нею исчезли Сафар и Гроза.
Богульный сидел хмурый.
- Ты чем недоволен? - спросил Косых.
- За яким бисом ее ко мне принесло? - дернул плечом Богульный.
- Говори ясней, Тарас. Не мастер я загадки разгадывать.
- Ко мне в десант перевелась: врачом головного отряда. Ты знаешь. У меня их тысячи - хлопцев моих. Все как дети мне. За всех болею, но... тут не выдерживаю. Знаю: и парашюты надежные, и прыгать научились, и все такое, а вот... не могу привыкнуть. Как она на крыло выйдет, так у меня вот тут... нехорошо.
- Старость, Тарас.
Богульный, смеясь, провел ладонью по седеющей щетине головы.
- Ну, нет, брат, врешь. Тут, видно, другое. Уж не нервы ли?
- И у тебя завелись?
- Бис их знает... до сей поры не было, но, может быть, это самое и есть нервы? С одной стороны, я, конечно, рад, дивчина на глазах. А с другой, ведь не все же ученья да тренировки, дойдет и до дела. Передовой отряд! Извольте со всеми своими санитарными пожитками на зонтиках.
- А сама она как на это смотрит?
- Горит.
- Значит, хорошо.
- Мне, знаешь, даже неловко. Раньше у нас с передовым отрядом лекпом да два санитара прыгали, а она бузила-бузила - в округ писала, добилась того, что под санчасть целый самолет отвели. Там у нее теперь все, что надо. Даже собаки санитарные с медикаментами - и те прыгают.
- И ничего?
- Собаки-то? Ничего. Да вот другие отряды недовольны: у них врачи тоже прыгать желают, тоже собак им давай, тоже целый самолет отводи. А командиры бунтуют: нам машины под бойцов нужны. Без врачей, мол, проживем!
- Может быть, и правы, а?
Богульный решительно стукнул ребром ладони по столу:
- Нет, не правы. Они психологии не учитывают. Дивчина права: боец должен знать, что о нем есть кому позаботиться в любых условиях.
Он оживился. Тема была ему слишком близка: он первый сформировал когда-то десантный парашютный отряд. Это было его родное, кровное дело.
Богульный задумчиво посмотрел в темное окно.
- Передо мною всегда стоит один и тот же вопрос, везде и всегда одна мысль: когда ударят? Ты же понимаешь, не то страшно, что ударят, - отобьем, а то, что на нервах играют.
- И все же лучше подождать, чем...
- Эх, милый, я-то разве не понимаю? Это же кровь, кровь народа, наша кровь. Жизни, много жизней с обеих сторон. Разве я не знаю?
- Война будет страшной. Огонь, сталь, химия, электричество...
На дороге послышалась сирена. Олеся крикнула из машины:
- Наговорились? Богульный прищурился:
- Мы-то наговорились...
- И мы тоже. Домой едем?