Первый Удар (Повесть о будущей войне)

Чрезмерно высокая посадочная скорость москитов создала для них большие трудности при возвращении из атаки. Ночь, не освещенная из осторожности аэродромная площадь, неразбериха в воздухе - все это привело к многочисленным авариям. Несколько машин столкнулось. Четыре москита перевернулись при посадке. Один сел на собственные ангары. Один воткнулся в землю, причем произошел взрыв его торпеды. Таким образом вне боя погибло около двадцати москитов. Из вернувшихся невредимыми шестидесяти москитов далеко не все были способны к продолжению боя. Моральная нагрузка летчиков оказалась чрезмерной. Многие не могли покинуть кабин из-за утомления и полученных ран. Пули и снаряды СБД сделали свое дело. Беглый осмотр людей и машин показал, что не все севшие самолеты смогут после отдыха вылететь навстречу новому противнику, о приближении которого с юга панически кричали теперь все радиостанции. Это будет действительно лишь москитный укус для колонны Дорохова, насчитывающей в своем составе около четырехсот машин.

Но все же Бельц отдал приказ о подготовке ко второму взлету и велел приготовить его собственную машину.

24 ч. 00 М. - 02 ч. 00 м. 18/VIII - 19/VIII

По стеклянным крышам длинных заводских зданий синели огромные надписи: "Дорнье". Сквозь матовые стекла свет рвался в ночное небо. В залитых электричеством цехах царил размеренный ритм конвейера. Конвейер на новом, третьем филиале Дорнье - гордость фирмы, он доставил ей "премию фюрера" в пробную мобилизацию.

Размеренно двигались рядом с конвейером рабочие. Видны были только коротко остриженные затылки склоненных голов. На холщовых комбинезонах те же яркие голубые росчерки: "Дорнье", "Дорнье", "Дорнье".

Шуметь имели право только машины. Рабочие не должны были отвлекаться от работы. Даже мимолетный шепоток грозил карцером, избиением. Но сегодня рабочие не могли молчать. Эти замученные люди, поставляемые концентрационными лагерями, не могли не говорить, несмотря на все угрозы. Расхаживающие парочками охранники, прежде наводившие страх одним своим появлением, сегодня не оказывали обычного действия.

Шепотом, от рабочего к рабочему, от склоненной головы к согнутой спине, обгоняя движущиеся по конвейеру скелеты самолетов, бежала необыкновенная весть: "Колонна большевиков движется на Нюрнберг".

Откуда, каким образом могла проникнуть сюда эта новость, тщательно скрываемая даже от вольнонаемных служащих? Но ее уже знали, ее обсуждали приглушенным шепотом по всему стеклянному городу завода.

- Говорят, большевики прорвались к нам...

- Дай-то бог!

- Бог здесь ни при, чем.

- Не придирайся, я радуюсь, если только это правда.

- Правда? Этого мало. На наше проклятое гнездо летят четыреста машин.

- Говорят - шестьсот!

- Может быть, тысяча?!

- Во всяком случае, достаточно для того, чтобы пробить башку наци...

- Рвать их в клочья!

Шепот бежит, бежит от головы к голове, такой тихий, что его не улавливают уши охранников. И вдруг - с другого конца зала, где шепоту уже некуда двигаться, он возвращается едва уловимым тихим пением. Песня потекла вдоль конвейера. Пение сквозь стиснутые зубы, как жужжание шмелиного роя, разливалось по цеху. Слов не было, но жужжанье приобретало мотив, оно взлетало к стеклянной крыше боевым напевом "Интернационала".

Как проснувшиеся сторожевые псы, вскинулись охранники.

- Молчать!!

На крик сбегались черные куртки.

- Молчать!!

Но пение, затихнув в том месте, куда они подбегали, сейчас же вспыхивало там, откуда они ушли.

Вахмистр с револьвером в руке подбежал к инженеру.

- Остановить конвейер! Инженер пожал плечами:

- Программа, господин комиссар. Я отвечаю за программу.

- Я арестую вас, - рычал охранник и тянулся жилистой лапой к побледневшему инженеру. Но лапа повисла в воздухе.

Жужжание тихой песни прорезала дрожь тревожных звонков. Над конвейером, над конторками мастеров, над столом инженера вспыхнули яркие надписи экранов:

"ВОЗДУШНАЯ ТРЕВОГА"

Свет, за секунду до того ослепительно яркий, померк. Еще и еще. Через полминуты, кроме синих лампочек у дверей, в длинном здании цеха не было ни одного огонька.

По мере того как угасало электричество, усиливался напев. Из робкого жужжания он вырос в боевую песню, поднялся к почерневшему стеклянному небу, заполнил весь зал цеха, заглушил хриплое рычание охранников. Могучие звуки "Интернационала" стихийно гремели под сводами. Обезумевшие от собственного крика черные куртки гнали рабочих.

Подняв над головами карманные фонарики, охранники били рабочих по чему попало. Резиновые палки с тупым звуком опускались на спины, плечи, головы. Серые комбинезоны, как шествие привидений, тянулись к выходу под неумолкающие звуки гимна...

Среди общего шума и сумятицы высокий рабочий торопливо говорил соседу:

- ...нужно понимать, Ганс, это единственный случай разнести к чертям всю лавочку. Сосед испуганно отшатнулся:

- Ты с ума сошел, Эрих!

- ...слизняк!

- Что будет с нами?

- В большом деле нельзя без издержек. Ганс покачал головой:

- Я не хочу быть издержкой. Эрих вспылил: