Первый удар

…Путь на юг великий князь Николай VIII вспоминал как кошмарный сон. Колонна продиралась по развороченным дорогам, бросая опустевшие бензовозы, хоронясь в заброшенных заводских корпусах от финских «хиликоптеров». Последний танк пришлось сжечь под Белгородом – дизель окончательно рассыпался. Ближний стольник Никифор нанял за два целковых прохожего мужика бросить в люк гранату – башня и сам мужик взлетели выше трубы соседней котельной.

В пустынном, как запущенное кладбище, Харькове царский обоз нагнали уцелевшие в московских боях бояре. Их сизые от щетины морды, обмотанные окровавленными тряпками, надоели государю к концу пути хуже голландской консервированной редьки.

В Полтаве градоначальник Мазепа сначала испугался нашествия москалей, но потом, быстро смекнув, куда дует ветер, за пол-КамАЗа серебра сообщил интересные вещи. Оказалось, что гетман Подхмельницкий из Киева уехал в Запорожье, куда собирались «лыцари» со всей Украйны – гетман затевал шестнадцатый поход на Крым. Пятнадцать его предшественников остались лежать вместе с войсками в степи под Перекополисом, перемолотые 12-дюймовыми снарядами киммерийской крепостной артиллерии. Гетман божился, что, если Крым не сдастся на этот раз, он сделает его островом – «нехай тоди Юммершска Конхведеращя помiрае з голоду!»

Великий князь сразу ожил. Он поднял обоз, не дав людям даже поесть. Градоначальник Мазепа еще за пол-КамАЗа денег выделил три сотни гайдамаков из личной охраны, их в три слоя нагрузили на машины, и государь бросился в Киев, не жалея колес и людей. Столица Украины поняла, что власть сменилась, только тогда, когда на всех въездах в город появились наспех намалеванные огромные щиты с надписью: «Добро пожаловать в Киев – мать городов русских!», причем на некоторых щитах слово «городов» по торопливости было пропущено.

…Теперь же царь, государь и великий князь, всея Великия, и Белыя, и особенно Малыя, и прочая самодержец привычно возлежал на диване и, потягивая «Amaretto», наблюдал из окна, как рабочие приклепывают бронзовому Богдану Хмельницкому окладистую бороду и обтачивают гетманскую булаву под скипетр с двуглавым орлом…

9

…Таким образом, вся страна болгар была завоевана и приведена к покорности. Упорствующие в неповиновении болгары бежали за Меотиду. Легионы были отведены в Цизданубскую Дакию в зимние лагеря, когда несметные толпы османов – варваров, обитающих на обоих берегах Пропонтиды, – перешли горы Старой Планины и атаковали две когорты VIII Дакийского легиона, стоявшие в лагере близ Плевена. Проконсул Цизданубской Дакии спешно собрал легионы и, вызвав из Иллирика латинские бронированные алы, направился навстречу османам…

Прокопий Бухарестский. О войне с болгарами, османами и киммерийцами[62]

…Из опоясывающих Шипку траншей поднимались столбики дыма и пронзительные вопли муэдзинов. Османские стрелки отставляли набитые марихуаной кальяны и шли на молитву. Легат Гугуцэ Траянэску опустил бинокль и задумчиво почесал затылок под высокой белой шапкой. «Без поддержки не прорваться», – подумал он.

– Латинцы подошли? – спросил легат переминавшегося за спиной центуриона.

– С минуты на минуту будут, господарь! – откликнулся тот.

В долине послышался лязг, топот, скрежет. На вершину, дребезжа надетой поверх черного комбинезона лорикой, вскарабкался проконсул Марк Ульпий Марчеллини. Он стащил с головы танковый шлем с высоким пурпурным гребнем и вытер взмокший лоб.

– Бонджорно, синьори! – отдуваясь, произнес проконсул и достал бинокль. Легат Траянэску, скользя ко камням надетыми поверх золоченых калиг постолами, отступил, освобождая место, и указал рукой на позиции османов. Марк Ульпий долго водил биноклем, всматривался.

– Porka Junona! – сказал он наконец. – Эти farabutti[63] здорово окопались.

– Сейчас у них намаз, – Гугуцэ одернул надетый поверх меховой кацавейки пурпурный плащ. – Можно рискнуть…

– Букцинарий,[64] ко мне! – рявкнул проконсул. Он вырвал у подбежавшего солдата мегафон и заорал вниз:

– Ала,[65] по декуриям[66] в тестуду[67] стройсь! Декурионы[68] – на правый фланг! Аквилифер,[69] вперед!.. Avanti, camarada![70]