Первый в списке на похищение

– Откуда же он пробрался? – Владимир Фомин обследовал глухую, без окон и входов-выходов комнатенку, обстучал стену пальцем, проверяя, нет ли где полых мест, трещин, потайных дверок, недоуменно приподнял сразу оба плеча. – Зашел через приемную, через Олю?

– Откуда, откуда… Прошел через крышу, слуховое-то окно было открыто – через люк спустился в туалет, а там шеф угодил к нему прямо в руки. Сам, на белом блюдечке с голубой каемкой.

В комнату неслышной белой тенью вплыла Зоя Космодемьянская.

– Милиция приехала.

– Наконец-то! Все, братан, смываемся. Нам с тобой сегодня предстоит тяжелая работа – тянуть из болота бегемота.

– Может, не надо? А? Чего нам тянуть бегемота? А? Тот, кто отдал приказ – мертв, – Владимир Фомин покосился на быстро посиневшего Белозерцева, защипнул пальцами ноздри – здесь запах был другой, чем в приемной, от трупа пахло не ладаном и сладковатой хвоей, пахло по-бытовому грубо, неприятно – кровью, мочой, калом. Не выдержал: – Ну и душок!

– Да, душок еще тот, – согласился Андрей, – а насчет «из болота бегемота» – надо! Ты знаешь, я ведь ему пообещал… – Андрей покосился на мертвого Белозерцева, так же, как и брат, зажал пальцами нос, – ему! А мертвые, как известно, не любят, когда их обманывают. Не дай бог! Будет еще во сне преследовать.

Оля прижала ко рту ладонь, согнулась горбато, некрасиво, внутри у нее родился булькающий тяжелый звук – ее чуть не вырвало. Она еле-еле сдержалась. Выбежала из комнаты, продолжая прижимать ладонь ко рту.

Братья вышли следом.

– Все-таки Высторобец брал нас на работу, научил кое-чему, – не отвязывался от брата Владимир. – Надо ли нам за ним по следу, а? Где наша благодарность?

– Вот это и будет наша благодарность, когда мы его обложим, словно волка, и возьмем. За то, что научил…

– Я, конечно, тебя не брошу, но считай, что я – против.

– Володь, мне надоело твое нытье – сплошные слюни. Ни тебе, ни мне он отцом родным не был. А посему… помнишь, в армии была команда: «Делай, как я»? Так вот, делай, как я! Все понял?

Через минуту братьев Фоминых уже не было в здании.

21 сентября, четверг, 16 час. 15 мин.

С Костиком находились двое: Рокфор, вид и манеры которого рождали у младшего Белозерцева невольную дрожь, и Циклоп, которого Костик видел впервые, – вполне интеллигентный, похожий на служащего какого-нибудь банка, очкастый – очки у него, кстати, были недешевые, в американской оправе, Костик заметил, что эта тяжелая оправа – именно американская, видел такую у отца, – с крупными складками на щеках и прищуренным изучающим взглядом. Почему этого человека звали Циклопом – непонятно. Оба глаза у него были целы. Циклопа Костик не боялся, а Рокфора боялся.

– Ну что, малый, – спросил у него Циклоп, – домой хочешь?

– Хочу, – признался Костик.

– А мамашка дома не бьет?

– Не-а. Она меня любит.

– Один такой, как ты шнурок, спрашивает как-то свою маманю: «Мам, а ты меня любишь?» «Конечно», – отвечает та. «Тогда выйди замуж за того дядю, который торгует на углу мороженым!»

Рокфор, выслушав анекдот, гулко, брызгая слюной, захохотал, а Костик из анекдота ничего не понял.

– Ничего, у тебя все впереди – ободрил его Циклоп. – Когда подрастешь – не такие анекдоты сечь будешь. И матом ругаться. Ты умеешь ругаться матом?

– Не умею.

– И это тоже впереди, – пообещал Циклоп. – Если хочешь, я тебя научу.

– Не надо, – жалобно попросил Костик. Потрогал поврежденное ухо. Ухо болело.

– Мужчина никогда не станет мужчиной, если он не умеет ругаться матом.

– Не надо, – еще жалобнее, со слезами в голосе попросил Костик, передернул плечами, будто от озноба, ну, пожалуйста, дяденька!

– А чего ты, собственно, боишься? – Циклоп подошел к одному окну, подергал рукой шпингалеты, вначале вверху, потом внизу, поцокал неопределенно языком, затем проверил шпингалеты у второго окна, также поцокал.

– Я ничего не боюсь, – ослабшим голосом пробормотал Костик, – я просто не хочу.

Костик еще что-то говорил, но Циклоп уже не слушал его – Костик словно бы выпал из поля зрения этого человека, растворился в пыльном солнечном луче, пробившемся через немытое стекло.

– Рокфор, сколько мы тут куковать будем, не знаешь?

– Сказали, недолго.

– Недолго, недолго, – Циклоп сжал глаза в едва приметные щелки, хорошо прикрытые стеклами очков. – В годы войны случалось, что ставили на объектах часовых, а потом забывали об их существовании, – он выкинул перед собой руку с грозно расклешнявенными крепкими пальцами, стремительно сжал их, потом разжал, затем снова сжал и разжал – движение было механическим, страшноватым, будто у крупной хищной птицы, не знающей милосердия.

– Чем ты недоволен? – спросил Рокфор, заинтересованно наблюдая за птичьими манипуляциями напарника.

– Всем недоволен. Особенно тем, что на окнах нет решеток.

– Ты же только что языком цокал – шпингалеты, дескать, хороши. Я так тебя понял…

– А вдруг воры?

Рокфор улыбнулся милой шутке напарника, он вообще, как выясняется, ценит юмор, показал Циклопу крепкие кривоватые зубы, – не удержался и присвистнул компанейски:

– Ну ты даешь!