Первый закон

— Если вам не о чем поговорить, то могли бы задуматься — не лучше ли помолчать, как он, — Болдер мотнул крупной головой в сторону пленника. — Вырвите страницу из его книги. — В ответ на вопросы Лорсена старик не издал ни звука. Ну, разве что рычал, когда его прижигали. И смотрел, прищурившись, а среди татуировок блестела вспотевшая кожа.

— Думаешь, ты вытерпел бы прижигание? — Взгляд Ферринга уперся в Вайла.

Тот не ответил. Он не любил размышлять о прижиганиях. Он не любил жечь людей, не важно какие клятвы он давал, в каких там мятежах, убийствах или резне пленный принимал участие. Одно дело, рассуждать о правосудии, находясь отсюда за тысячу миль, и совсем другое — прижимать раскаленный металл к коже. Он вообще не любил об этом размышлять.

Инквизиция — спокойная жизнь, говорил отец. Лучше ты будешь задавать вопросы, чем от тебя потребуют ответов, правда ведь? Они вместе посмеялись, хотя Вайл не находил шутку забавной. Он часто смеялся, даже если отец отпускал совсем не остроумное замечание. А вот сейчас не стал бы. Хотя, возможно, он переоценил свою волю. Такая дурная привычка у него имелась.

Иногда Вайл задавался вопросом: а в самом деле, чтобы служить правому делу, нужно жечь, резать и прочими способами калечить людей? Если посмотреть со стороны, то вряд ли их занятие могло показаться праведным. Да и весьма редко приносило пользу. Если не считать пользой всеобщие страх, ненависть и презрение. Может, ради этого они и работали?

Порой он задумывался — может, именно их пытки и вызывали мятежи, вместо того чтобы остановить? Но эти мысли он держал при себе. Требуется один вид отваги, чтобы мчаться в атаку, когда с тобой вместе бегут вооруженные люди. И совсем другой, чтобы встать и сказать: «Мне не нравится, что мы делаем и как». Особенно истязателям. Но ни одним из этих видов отваги Вайл не обладал. Поэтому он просто делал, что ему говорили, пытаясь не задумываться об этом, и размышлял: каково это — иметь работу, в которую веришь?

У Ферринга этих трудностей не возникало. Ему нравилась работа. Это явственно читалось в его насыщенно-синих глазах. Он ухмыльнулся, глядя на татуированного старика, и проговорил:

— Не сомневаюсь, что к тому времени, как мы доберемся до Старикленда, прижигание подействует. — Пленник просто сидел и пялился на них. Разрисованные синим ребра ходили от неровного дыхания. — Целая куча ночей впереди. Целая куча прижиганий. Нет, в самом деле. Полагаю, он будет болтать и заискивать…

— Я же сказал, чтобы ты заткнулся, — нахмурился Болдер. — Теперь я приказываю. Ну, что ты за…

Раздался стук в дверь. Три быстрых удара, один за другим. Экзекуторы удивленно переглянулись. Лорсен вернулся с новыми вопросами? Когда Лорсена что-то интересовало, он желал немедленно получить ответ.

— Ты собираешься открывать? — cпросил Пот у Ферринга.

— А чего это я?

— Ты ближе всех.

— А ты самый низкий.

— А это тут при чем, мать твою?

— Я развлекаюсь.

— Может, нож в твоей заднице меня развлечет? — В пальцах Пота, словно по волшебству, появилось лезвие, извлеченное из рукава. Он любил такие фокусы. Выпендрежник гребаный.

— Может, заткнетесь оба, молокососы? — Болдер отбросил карты, рывком поднялся с табурета и хлопнул по руке с ножом. — Я приехал сюда, чтобы спрятаться от моих проклятых детей, а вместо них получил троих младенцев.

Вайл перетасовал карты, прикидывая, при каком раскладе он мог бы выиграть? Всего один раз — он же много не просит. Но вот невезучая рука… Отец говорил, что невезучих рук не бывает, бывают невезучие игроки. Но Вайл верил, что это не так.

Еще один настойчивый удар.

— Ладно, я иду! — рявкнул Болдер, отодвигая засов. — Это не похоже…

Раздался грохот, и Вайл увидел, как Болдер растерянно отступает к стене, пошатываясь при этом. А кто-то, весьма здоровенный, протискивался в дверь. Он выглядел страшно — экзекуторы успели это заметить за считаные мгновения. Болдер, очевидно, разделял их мнение — когда он открыл рот, оттуда с бульканьем хлынула кровь. И еще Вайл успел заметить рукоятку ножа, торчащую у товарища из горла.

Он бросил карты.

— А? — воскликнул Ферринг, пытаясь встать, но зацепился сапогами за столешницу.

К ним заглянул не Лорсен, а огромный северянин, весь покрытый шрамами. Он шагнул, оскалившись, в комнату. Хрясь! Лезвие ножа погрузилось полностью в лицо Ферринга, крестовина расплющила нос. Хлынула кровь. Ферринг захрипел, выгнулся и упал, опрокидывая стол, разбрасывая карты и монеты.

Вайл отскочил. Северянин повернул к нему забрызганное кровью лицо. Из-под плаща он тащил очередной нож…

— Стоять! — прошипел Пот. — Или я убью его!

Каким-то образом он успел проскочить к пленнику и теперь стоял на коленях, прикрываясь им и приставив острие ножа к горлу. Он всегда быстро соображал, этот Пот. Ну, хоть кто-то соображал быстро.

Болдер упал на пол, подвывая и пуская кровавые пузыри. Алая лужа под ним все увеличивалась.

Осознав, что задержал дыхание, Вайл глубоко вдохнул.

Покрытый шрамами северянин посмотрел на него, на Пота, снова на него, приподнял подбородок и медленно опустил лезвие.