Пес-оборотень и колдовская академия

— Рад познакомиться, Макс! Приятно видеть, что молодой человек оторвался от видеоигр и MTV. Что — нибудь тебе приглянулось?

— Вот эта картина Пикассо, — ответил Макс.

— Я тоже ее люблю. У тебя хороший вкус… — Мистер Лукенс потрепал мальчика по плечу и повернулся к мистеру Макдэниелсу. — Предложил бы сравнить с моей любимой, но, к несчастью, она исчезла.

— Как исчезла? — не понял мистер Макдэниелс.

— Это одна из трех картин, которые украли на прошлой неделе, — хмуро объяснил мистер Лукенс. — В газетах пишут, что вчера ночью из Прадо похитили еще две.

— Какой ужас!

— Да, ужас, — заключил мистер Лукенс и кивнул в сторону Макса. — Скотт, приведите Макса как — нибудь в офис. У меня осталась репродукция. Посмотрим, кто лучше, Рембрандт или Пикассо!

— Непременно! — хихикнул мистер Макдэниелс и сел на корточки перед Максом, чтобы заглянуть ему в глаза. — Послушай, приятель! Папе надо поболтать о делах, но я не хочу нагонять на тебя скуку. Может, сходишь к тем железкам, которые вы с мамой всегда рисовали? Встретимся в книжной лавке через полчаса. Идет?

Макс кивнул и попрощался с Лукенсами (те совсем съежились под бурным натиском Скотта Макдэниелса). Мальчик прижал к себе альбом и пошел по коридору. У отца на уме одна работа, возмущенно думал он. Даже в мамин день.

В оружейной галерее было темнее, чем среди картин; за прозрачным стеклом тускло поблескивали экспонаты. Людей тоже было меньше, и Макс мог рисовать в относительной тишине. Он шел вдоль бархатного шнура, иногда останавливаясь, чтобы рассмотреть арбалет или кубок. На стенах висело самое разное оружие: чугунные палицы, тяжелые секиры, длинные мечи. Макс встал перед рядом церемониальных алебард и тут заметил идеальный объект для наброска.

Доспехи были огромными и сияли серебром. В своем стеклянном ящике они возвышались над остальными экспонатами, как великан над лилипутами. Макс обошел их с другой стороны, задирая голову. Через пару минут на листе возник первый набросок.

Макс как раз прорисовывал узорную кирасу, как вдруг его внимание привлекла суета в дальнем конце зала. Он посмотрел туда сквозь стекло — и замер.

Незнакомец из поезда!

Макс осторожно присел и стал наблюдать, как тот взволнованно жестикулирует под носом у низкорослого охранника.

— Мальчишка такого роста! — прокричал незнакомец с восточноевропейским акцентом и рубанул воздух ладонью на уровне макушки Макса. — Чернявый, лет двенадцати, в руках альбом!

Охранник, озадаченно глядя на настойчивого посетителя, уже тянулся к рации. Вдруг человек из поезда наклонился к нему и что — то прошептал. Охранник неожиданно кивнул и толстым пальцем ткнул через плечо туда, где прятался Макс.

Мальчик отчаянно огляделся и заметил справа от себя темный вход, отгороженный канатом с надписью: «Ремонт. Не заходить!».

Не обращая внимания на надпись, Макс пролез под шнуром и зашел за угол. Там он прижался к стене и стал ждать. Ничего не происходило. И тут до Макса дошло, что он оставил альбом в галерее. Его захлестнула волна паники: незнакомец найдет альбом и поймет, куда Макс делся!

Прошла минута. Еще одна. Еще. Макс слышал шаги и голоса проходящих мимо посетителей. Наконец он выглянул из — за угла. Человека не было — и альбома тоже. Макс медленно сел на пол, вспоминая, как аккуратно выписал на обложке свою фамилию, имя и адрес. Потом поднял голову и расстроенно обвел взглядом комнату, где все это время прятался.

Для галереи комната была явно маловата. Воздух пропах плесенью, стены и пол светились мягким янтарным светом. Единственным экспонатом был рваный гобелен на дальней стене. Макс заморгал: свет исходил от самого гобелена! Мальчик подступил ближе.

Гобелен оказался действительно очень старым. Изо всех цветов на нем сохранились только бледные пятна охры, хотя были и намеки на другие цвета.

В животе у Макса защекотало, словно он проглотил горсть пчел, а волоски на руках медленно встали дыбом. Тяжело дыша, Макс замер.

Тинь!

Одна нить в грубой серой ткани загорелась ярким золотом. Макс ойкнул и отскочил. Горящая нить, тонкая, как паутинка, завибрировала, как струна арфы. Нота отдалась эхом по всей галерее и утихла. Макс оглянулся на дверной проем: посетители все так же ходили мимо и будто не замечали ни крошечной галереи, ни его самого, ни странного гобелена.

Ожили новые нити. Одни вспыхивали и затухали, другие сплетались в узор из серебра, зелени и золота. Макс словно стер пыль с неизвестного древнего инструмента, и тот заиграл забытую песню. Мелодия постепенно усложнялась. Наконец проснулась и запела последняя нить, и Макс вскрикнул. У него заболело что — то внутри — не так, как колет в боку от быстрого бега, а сильнее и глубже.