Пес в колодце (ЛП)

Стон колоколов вибрирует, отражается от стен крутых улочек, скользит по медным блевательницам водостоков, распугивая с чердаков стаи птиц, которые с шумом крыльев взмывают в солнечное небо, не вызывая ни малейшего впечатления на каменных чудищах, таящихся вокруг башен собора. Спокойствие этих монстров контрастирует с настроем людской толпы: потной, волнующейся, многоцветной, похожей на тушу какого-то древнего дракона. И такой же как он – прожорливой. Чернь что было сил напирает на кордоны, выстроенные из городских стражников и герцогских гвардейцев вдоль дороги, ведущей на Площадь Плача, как если бы этот дракон желал насытиться чужим страхом, болью, смертью…

Господи, откуда я это знаю, что должен означать этот текст? Просматриваю очередные страницы, главы. Снова я в Розеттине, узнаю места и людей – Ансельмо, граф Лодовико, Ипполито, Мария…

Господи Иисусе, ведь это его роман! Который он писал с самого детства. Тайное убежище его души. Мой роман!

Спадают последние узы, до сих пор стесняющие мою память.

И вспоминается кульминация парада. Я, Люцифер, Повелитель Тьмы. Стою возле переодетого в Смерть Эусебио на высокой трибуне на Виа Иллюминационе; в руке у меня вилы. С левой стороны от меня голая Лили в качестве богини Афродиты, в венке из черных роз на голове, а идущие внизу участники парада приветствуют меня:

- Ave, diavolo! Ave, diavolo!

Чувствую, как давит меня нежелание и отвращение к этой роли, только кошмар все так же продолжается среди грохота фейерверков и… Что это со мной происходит? Вдруг меня заливают волны жара, словно бы родом из невидимого котла. Все цвета делаются неестественно яркими. Мой маленький дружок каменеет в приливе похоти. Я уже не контролирую свои действия.

- Шеф, не-е-ет! – кричит отделенный от меня кордоном голых гладиаторов переодетый в друида Лука Торрезе.

Я его не слушаю, соскакиваю посреди всеобщих приветственных криков с трибуны, погружаюсь в водоворот черного наслаждения, и я уже всего лишь частица того Левиафана, что заполняет своей тушей всю широкую аллею. Сейчас я знаю, что это не я, это некто, нафаршированный наркотиками, давний Гурбиани в своей последней сцене. Тут же в мои объятия попадает девочка, лет, наверное, тринадцати, невинная как розовый бутон. В своем прозрачном муслине она красивее самой Гебы, что прислуживала на Олимпе. Девица бросается мне на шею. Я же поцелуями раздавливаю ее полные и влажные, по-взрослому умелые губки и жадно разыскиваю едва-едва пробивающиеся грудки…

- Не тут, в машине… - шепчет она, тоже трясясь, явно от возбуждения.

Переходим на паркинг.

- Это машина моего папочки, - шепчет девица и тянет меня вовнутрь. Ну а там неожиданно меня окутывает мрак, что-то закрывает мою голову, затыкает рот. Незнакомый голос хрипит:

- Он в наших руках!