Пес войны

Собравшиеся со всего Смуна вояки попытались взять дарнилловы укрепления с ходу, но были отброшены со значительными потерями. Спустя сутки штурм повторился. На этот раз к нему готовились тщательнее. Выждав наступления сумерек, смунцы незаметно подобрались вплотную ко рву, засыпали его хворостом и землёй и ринулись на приступ. Очевидно, им как-то удалось согласовать свои действия с засевшими в Лабрае людьми Родхли, в то же самое время атаковавшими войско Дарнилла со стороны крепости. Предполагавший подобное развитие событий маршал заранее позаботился вырыть вокруг стен ямы-ловушки с кольями на дне, куда значительная часть атакующих и провалилась. Оставшихся засыпали камнями и ядрами из метательных орудий. Бой продолжался всю ночь, и к рассвету смунцы — и извне, и изнутри — отошли, не добившись успеха. На какое-то время Дарнилл получил передышку. В донесении Гирхарту он писал, что ждёт третьего штурма, который, судя по всему, окажется решающим.

Как обычно, он оказался прав. Чтобы подготовить новое нападение, смунцам потребовалось около месяца. Место они выбрали весьма тщательно: там, где внешние укрепления были слабее и к тому же ближе всего подходили к самой крепости. Там-то и был основной натиск, в то время как ещё в нескольких местах чуть раньше начались отвлекающие атаки. К счастью, Дарнилл не попался в столь простую ловушку. Не оказалось для него неожиданностью и нападение из Лабрая. Стиснутый с двух сторон, он, тем не менее, сумел отбить все атаки, а позже даже смог сделать вылазку и напал на атакующих с тыла. Измотанные безрезультатным боем смунцы не выдержали и побежали. Пустившаяся вдогонку конница довершила разгром. Осада с сегейрского лагеря была снята, множество мятежников перебито, остальные разбежались. На следующий день сдался и сам Родхли. Мятеж был подавлен.

ГЛАВА 6

Отшумели празднования в честь победы. По сравнению с теми, что устраивала в аналогичных случаях Коэна, они были довольно скромными, но Каниэл уже заметил, что император не любит большой пышности. Погуляли, впрочем, всё равно на славу. Маршал Дарнилл во главе победоносной армии вступил в Сегейр, принёс благодарственные жертвы и получил все полагавшиеся почести. Он мог бы остаться в Смуне и подольше, замиряя мятежную провинцию, но его отозвали сразу же после взятия Лабрая. Поговаривали, что причиной тому стало письмо смунского наместника, жаловавшегося, что маршал взялся за дело слишком уж круто. Подобные методы могли не замирить Смун, а наоборот, вызвать новое восстание. Император внял доводам Исмира, и большая часть армии с командующим во главе вернулась в Рамаллу, оставив наместника разбираться с беспокойными подданными самостоятельно. Тот обошёлся с побеждёнными милостиво, позволив родичам выкупить пленных и запретив своим людям жечь дома и убивать безоружных. Подобная мягкость произвела впечатление, и вожди многих племён, особенно тех, которые присоединились к восстанию, возмутившись поборами и грабежами Дарнилла, поспешили к Исмиру с изъявлениями дружбы и предложили заложников. Другие мирились с Сегейром не так охотно, но Исмир был верен себе: разбив мятежников и казнив зачинщиков, остальных он предпочитал уговаривать. Он был неплохим дипломатом, этот бывший раб, а потому исход уговоров ни у кого сомнений не вызывал.

Сам Каниэл подобную тактику мог только одобрить. Благодарный Смун будет охотнее подчиняться Исмиру, чем сторонникам крутых мер, каковых в правительстве хватало. К счастью, император это тоже понимал. Гирхарт не боялся, что его мягкость будет принята за слабость, чем его пугали политики от меча в императорском Совете. Он вообще не боялся казаться слабым, что, с точки зрения Каниэла, было лучшим доказательством силы.

Чем больше Каниэл узнавал Гирхарта Пса, тем больше проникался к нему уважением, и даже, пожалуй, симпатией. Он не мог забыть Коэны, но бесплодная ненависть была не по нему, а император раз за разом доказывал, что лучшего правителя в создавшихся условиях нельзя и пожелать. Сам Гирхарт тоже явно благоволил к своему юридическому советнику. У Каниэла не раз и не два создавалось впечатление, что пожелай он — и Гирхарт охотно включил бы его в круг личных друзей. Но Лавар предпочитал знать своё место. Император был очень обаятельным человеком, но Каниэл не позволял себе обольщаться: ни добротой, ни щепетильностью Гирхарт не отличался, а потому уважать его лучше было на расстоянии.