Пьеса для обреченных

До утра оставалось все меньше времени. Мне уже мерещились батальоны омоновцев с собаками, оцепляющие театр, и грозный майор, кричащий в мегафон: «Мартынова Евгения, здание окружено, сопротивление бессмысленно! Выходите с поднятыми руками. Шаг влево, шаг вправо — расстрел на месте!»

Наталья тем временем встала, нырнула в просвет между первой кулисой и занавесом и щелкнула каким-то выключателем. Механизм под сценой обиженно рявкнул и затих, круг наконец перестал вращаться.

— Ну что, — спросила она, возвращаясь и глядя на меня со смесью интереса и сочувствия, — спасти тебя, что ли? Спасу, пожалуй. Но при одном условии: есть у меня кадр, которому тоже не мешало бы мозги вправить. Возьмемся потом за это дело?

Вообще-то в данный момент я как раз давала себе страшную клятву никогда больше не заниматься ничем подобным, и если все обойдется, то до конца дней своих играть только Лису Патрикеевну на утренниках в детском саду. Но предложение Каюмовой было слишком уж привлекательным. Мне ужасно хотелось, чтобы меня спасли. Поэтому голова моя немедленно затряслась, как в нервном тике (что должно было означать серию сдержанных кивков), из горла вырвалось что-то вроде «а-а-а… да-а-а-а… у-у-у».

— Значит, согласна! — констатировала Наталья. — Тогда слушай сюда…

К моему великому огорчению, скоро выяснилось, что «спасатель» она весьма посредственный. Таких планов и я могла бы придумать штук пятьсот, если бы, конечно, сейчас была способна соображать. Оптимистичная Каюмова предлагала всего лишь отсрочку. Но это все же было лучше, чем ничего.

— Тебе надо найти эту бабу! — втолковывала она мне медленно, как полному и законченному олигофрену. — Это твой единственный шанс. Понятно, что ни в театр, ни в кафе она завтра не заявится. Но все равно, постарайся вспомнить еще хоть что-нибудь: может, она какие фамилии называла, или ты случайно документы ее видела…

Я так и представляла себе мою недавнюю гостью, непринужденно сыплющую фамилиями и навязчиво демонстрирующую свой паспорт. Впрочем, представляй не представляй, ситуация от этого не менялась. А Каюмова убеждала меня., что несчастного Вадима Петровича, как минимум, неделю никто не хватится. Если его спрятать, конечно.

— Запойный он, понимаешь? — объясняла она с почти веселым энтузиазмом.

Похоже, что игра в убийство ее несказанно забавляла. — Как начинает бухать, так все — с концами! Девки наши рассказывали: просыпается утром, чувствует, что не человек, стучит .к соседям и просит позвонить в театр, сказать, что Бирюков, дескать, на похороны уехал. В Ярославль там, в Гжель или в Коломну. Иногда такое ощущение возникает, что он у нас не режиссер, а агент ритуальной службы.

Раз в две недели — обязательно погребение. Ну, все, естественно, понимают, что к чему…

— А сын? — спохватилась я. — Он говорил, что у него сын восемнадцатилетний.

— Да нет никакого сына! Врет он все. Легенда такая же, как про похороны.

Он у нас дяденька умный и совершенно правильно считает, что разведенный это несколько романтичнее, чем старый драный кобель. Вот и придумал себе несчастный брак и орла-сына. Он тебе, кстати, не рассказывал еще, как его бывшая жена под балконом ночью стояла и на весь Двор орала: «Вадик, вернись, я тебя люблю!»?

— Нет, не рассказывал.

— И не расскажет, — глубокомысленно подвела итог Наталья, покосившись на бутафорскую стену, загородившую от нас Бирюкова.

— Так, может, его тогда насовсем спрятать? В смысле… чтобы не нашли.

Похоронить там, закопать?

— Видали мы таких копальщиков! — Она хмыкнула. — Легко сказать «чтобы не нашли», ты попробуй так сделать!.. Да и потом, охота тебе до самой смерти с таким камнем на шее жить? Ладно бы еще за собой следы заметала, а то за чужим дядей! Выследи ты эту бабу и сдай ее в ментовку. Ну что, будем грузиться?

От слова «грузиться» меня передернуло, как от звука, издаваемого пенопластом, ерзающим по стеклу. Каюмова же достаточно спокойно встала, минут на десять исчезла в лабиринте гримерок и вернулась с каким-то лысым, побитым жизнью и молью пледом. Брезгливо стряхнула с него крошки, расправила жалкое подобие бахромы.

— Я его трогать не буду! — сдавленно проверещала я, указывая дрожащей рукой в сторону, где лежал покойник, и испытывая неодолимое желание рухнуть в обморок. — Ни за что не буду! Пусть лучше меня милиция поймает.

— Ну, значит, пусть поймает! — Наталья досадливо хлопнула себя ладонями по бедрам. — Мне это надо, ты скажи? Мне?! Я вот нанялась тут чужие трупы выносить! Да я могу сейчас хлопнуть дверью и уйти. И оставайся тут со своим любимым Вадим Петровичем!

— Он мне не любимый!

— А мне плевать!.. Нашли тоже труповозку!

Я хотела храбро ответить, что и без нее прекрасно обойдусь, но, вместо, этого, постыдно захлюпала носом и, решив рыдать с удобствами, уселась прямо на пыльный дощатый пол в своей розовой том-клаймовской юбке. Такого варварского отношения к хорошей одежде чувствительное сердце Каюмовой перенести не могло.