Пьеса для обреченных

— Понимаете! — истерически повизгивала она. — Понимаете, он делает это нарочно, чтобы я выглядела низкопробной шлюхой! Зову его пойти пообедать вместе, а он отвечает: «Извини, Том, я на диете!» Предлагаю туфли, которые будто бы купила для мужа… На самом-то деле не для мужа, конечно, — специально для него. Отличные туфли, между прочим… Короче, я говорю: «Возьми, мол, Андрей, примерь. Моему большие. Сорок четвертый размер». А он, гаденыш: «Не стоило беспокоиться. У меня сорок пятый, к сожалению!» Во-первых, у него сорок четвертый, я это точно знаю. А во-вторых, даже если и сорок пятый? Что, так сложно горячей воды в туфли налить и походить по квартире? Не то что на размер — на полтора растянуть можно!

Нанесла мне визит даже та самая молдаванка с Люберецкого рынка и с полчаса убеждала меня «наказать на деньги» ее работодателя…

В общем, я коллекционировала цензурные обзывательства — «паразит», «гаденыш», «подсвинок», «кобеляриус» — и, как бюрократ в сказке про Чебурашку, сортировала «дела» на две большие кучки: «отказать» и «покарать».

Карала я не особенно часто и подолгу думала, прежде чем принять решение и стать «бичом Божьим». Но уж если становилась… Была пара-тройка дел, где я сработала прямо-таки ювелирно.

* * *

Он был президентом крупного концерна. А его жена — печальной женщиной лет сорока, с тихим, глухим голосом. Стройная, одетая как с картинки, она казалась воплощением благородного горя.

— Мой муж разлюбил меня. Он мне изменяет, — просто сказала она, осторожно усаживаясь на стул в моей убогой гостиной.

На фоне облезлых зеленых обоев ее глаза светились просто-таки изумрудным светом. И кожа у нее была еще очень даже ничего, и волосы… Впрочем, меня нисколько не удивило то, что она сообщила дальше:

— Когда-то была любовь, потом все испарилось… Вы, конечно, молодая девушка, но представляете, как это бывает, верно? Любовь ушла, но ведь уважение могло бы и остаться, согласитесь?

Дама смотрела на меня так пристально, словно это мне взбрело в голову лишить ее законного уважения. Я неловко заерзала на своей табуретке:

— Д-да… Я думаю, да… То есть, конечно, могло…

— Вот видите! А мой муж так не считает… Молодые девушки, эти его подружки… Я бы терпела! Я бы покорно и стойко все терпела, если бы это не делалось у меня на глазах. Он нисколько меня не стесняется, приводит своих… — Она замялась и закусила губу. — Своих… знакомых чуть ли не в наш дом и нашу постель! Он оскорбляет меня в присутствии друзей и коллег. И это тогда… тогда, когда я жду нашего первого ребенка!

Я, мягко говоря, опешила. Дама меньше всего походила на будущую маму, ожидающую первенца. Однако именно этот факт заставил меня проникнуться к ней настоящим сочувствием. До этого я просто слушала с вежливым видом, мысленно прикидывая, сколько времени займет работа и какой гонорар можно запросить, не нарушая границ среднестатистической наглости. Но ребенок…

— Поздравляю вас! — не к месту сорвалось у меня с языка.

Она печально улыбнулась.

— Вы хотели бы какого-нибудь конкретного наказания для вашего мужа?

Может быть, у вас есть приблизительный план?

— Ах нет. — Дама покачала головой. — Я даже не уверена в том, что поступаю правильно, рассказывая все это вам. Просто, понимаете, никак не могу забыть последний случай… У моего супруга, знаете ли, через три дня день рождения, и на прошлой неделе я зашла к нему в офис, чтобы обсудить предстоящий банкет. В его кабинете был вице-президент, директор нашей турфирмы, еще люди.

Кажется, секретарь в приемной… Будь это какое-то служебное совещание, я конечно же себе не позволила бы, но они просто разговаривали, смеялись… А впрочем, даже если бы это было заседание государственной важности?! Разве позволительно реагировать вот так?! Я обняла его за плечи, пылинку, кажется, с рукава смахнула и спросила: «Олег, уместно сейчас будет поговорить по поводу банкета?» А он… — Клиентка прикрыла лицо дрожащей ладонью и прерывисто всхлипнула. — А он спокойно и четко так сказал:

«Дорогая, ты ведешь себя как невоспитанная свинья. Выйди из кабинета и закрой за собой дверь. Видеть твою потасканную физиономию на своем празднике я не испытываю ни малейшего желания…» Конечно, я сейчас выгляжу не лучшим образом…

Праведный гнев клокотал внутри меня, как борщ в эмалированной кастрюле.

Почему-то вспоминалась та злосчастная овсяная печенюшка, которую я тискала тогда в холодеющей ладони. Мерцающая оправа пашковских очков. Его страдальчески наморщенный лоб. «Я не хотел, чтобы между нами оставалась хоть капля недосказанности… Я не испытываю ни малейшего желания…» Почему же у вас, дорогие вы наши, все желание и хотение обычно исчерпывается стандартным набором тупых фраз: «Хочу супа. Хочу спать. Хочу тебя»? Причем «тебя» хочу только до определенного момента, пока на горизонте не появится другая, более сексуальная, молодая, красивая…

— Он так и сказал: «Как свинья»? — Мои глаза сузились, как у татарского воина. — В таком случае у меня есть один план. Возможно, он излишне жестокий.