Песчаная роза

– Я не знала. То есть не знала даже, что есть такой дом. А что здесь делают ветераны сцены?

– Живут. Как ни пафосно это звучит, но искусство в самом деле требует жертв, и многие из них остались одинокими. По сути это дом престарелых, только приличный и даже с богемным оттенком. У каждого своя комната, есть зал с камином, есть концертный. Старички прогуливаются в парке, ведут беседы у камелька и посещают выступления молодых актеров, которых к ним в порядке шефства присылают из театральных вузов. Конечно, запах старости все равно неистребим, но здесь он как-то не вызывает отчаяния.

– Откуда вы все это знаете?

Они медленно шли по тротуару вдоль парковой ограды. Снег скрипел и сверкал, будто в лесу.

– Моя тетушка здесь живет, – ответил Борис. – Одна из двух. Они с сестрой близнецы и обе актрисы, но вторая категорически отказалась сюда переезжать. Пришлось бы квартиру Союзу театральных деятелей отдать, а она желает умереть в своей постели. Как будто это так просто, лег и умер. Ну, надеюсь, до этого далеко: она энергичная, даже слишком. Да и та, которая здесь, тоже полна идей. Развила бурную деятельность, выставки устраивает.

– Какие выставки? – спросила Соня.

Борис бросил на нее взгляд, косвенный и быстрый, от которого у нее замерло сердце.

– Вам это в самом деле интересно… – проговорил он.

– Конечно. – Она удивилась недоумению, которое слышалось в его голосе. – Иначе я не спрашивала бы.

Борис остановился и смотрел теперь на нее не отрываясь. Соне тоже пришлось остановиться. Смущение и восторг охватили ее. Как в тот вечер их знакомства, когда они стояли под дождем на Пречистенке и только раскрытые зонтики их разделяли. Теперь не было и зонтиков.

– Да, я забыл, – сказал он.

– О чем?

– О вашей серьезности. Столь же твердой, сколь неуловимой.

Никто и никогда не говорил о ней… так. Так точно? Она не знала, точно ли это. Просто – никто никогда не говорил о ней, потому что не думал о ней. То есть, конечно, родители думали, и бабушка, и Женька, но и они почти не говорили, и в любом случае это было совсем другое.

Он первый на свете отдельный от нее человек, который говорит и думает о ней. Он просто первый на свете человек.

Эта мысль обожгла ее так, что, может быть, заалели щеки. Пусть он решит, что от мороза!

– Какие же выставки устраивает ваша тетя? – сама не зная зачем, повторила Соня.

Она сделала вид, что поправляет волосы, на самом же деле надвинула их на щеки, будто платок.

– Банальные. История семьи в истории страны.

Борис отвел взгляд от ее лица. Ей показалось, он сделал это с усилием, но, возможно, это было желаемое, выдаваемое за действительное.

– Это совсем не банально, – возразила она.

– В вас говорит ваша архивная специальность.

– Не только. Мне кажется, это в самом деле важно. Как люди жили, любили, что было им дорого. Странно, что я вам об этом говорю.

– Почему странно?

– Потому что у меня семья обыкновенная. А у вас-то нет. И тетушки-актрисы, и вообще. Шаховские – это же разветвленный род с огромной историей.

– Я отношусь к захудалой ветви, – усмехнулся Борис. Кажется, он наконец вышел из того странного состояния, которое показалось Соне связанным с нею. – Сучок, можно сказать. Кто-то когда-то неудачно женился, занялся каким-то бессмысленным делом, спился, и ветка постепенно отсохла. Мы пришли, – сказал он.

– Куда?

За разговором Соня не заметила, что парк Дома ветеранов сцены сменился какой-то промзоной.

– Вон к тому дому. – Борис соступил с тротуара в снег, снял перчатки и протянул Соне руку. – Держитесь. Снег глубокий, под ним щебенка, идти будет тяжело. Зря вы сапоги не надели!

– Но я же не знала…

– Я, дурак, хотел сделать вам сюрприз. Крепче держитесь.

Они пошли в сторону от магистрали к зданию из темно-багрового кирпича. Туфли у Сони были высокие, почти полуботинки, и все-таки снег в самом деле сразу набился в них. Но господи, разве это имело значение! Борис держал ее за руку крепко, подстраивал свой шаг под ее сбивающеся шаги, и пока дошли до кирпичного здания, Соня почувствовала, что они стали – одно. Одно целое, единое и, быть может, единственное.

Ей показалось, что Борис чувствует то же. Во всяком случае перед дверью, на которой висел здоровенный замок, он не отпустил ее руку и не просто остановился, а будто бы замер.

Они молчали, держась за руки и вслушиваясь друг в друга.

Борис первым нарушил оцепенение. Он достал из кармана ключ, вставил его в навесной замок, провернул и сказал, вынимая замок из петель:

– Вот и дом. Входите, Соня.

Никогда она таких домов не видела! Он состоял из одной комнаты. Хотя странно было называть это огромное двухэтажное пространство комнатой. Широкие окна внизу и стрельчатые вверху были тусклыми от пыли, но все равно пропускали так много света, что дом превращался в какое-то необыкновенное световое царство. В абсолютной пустоте не только каждый шаг, но и каждый вздох разносились по этому царству россыпью таинственных звуков.

– А здесь что? – спросила Соня.