— Мы снова вернулись к нашему коренному расхождению, Френсис. Вы считаете, что все произойдет само собой, а я — что придется столкнуться с противодействием. Вот только сегодня утром я слушала по радио проповедь… — Она пересказала ему суть выступления. — Больше всего я боюсь тех учреждений, которые будут бороться за свое сохранение, — добавила она. — Они могут сопротивляться сто лет и больше.
— Вы многим рискуете — сотнями лет своей жизни, — заметил Френсис.
— Зачем вы так, Френсис? С каких пор риск стал измеряться годами жизни, которую нам предназначено прожить? Если бы это было побочным последствием, то лучше бы нам самим уничтожить лейкнин. Но я не думаю, что это будет.
Френсис уставился на свои сцепленные пальцы:
— Диана, с тех пор, как я основал Дарр, здесь работало много людей, наверное, сотни. Они приходили и уходили. Большинство из них не оставило после себя никаких воспоминаний. Некоторых трудно забыть. Одни были самоуверенны, за других я чувствовал ответственность. Конечно, здесь отвечаешь за каждого, но для большинства это просто обязанность, в то время как для кое-кого — это нечто личное. И если появляется такое чувство ответственности, оно не исчезает даже тогда, когда нет непосредственной зависимости…. Именно такое чувство у меня сейчас.
Диана, задумавшись, посмотрела на носки своих туфель.
— Я не вижу для этого причины, — сказала она. — Конечно, если бы вы знали, что мне что-то известно про лейкнин, тогда понятно. Но ведь вы же не знали.
— Не знал, — согласился Френсис. — Но это чувство касалось лично вас; что-то, казалось, случилось с вами, пока вы были здесь. Я не знал, что именно, но чувствовал это.
— Но вы скрывали это чувство все это время, не так ли?
— При ваших успехах вам вряд ли были нужны чьи-то помощь или совет, — подчеркнул Френсис.
— А теперь, вы считаете, нужны?
— Я только беспокоюсь о вашей личной безопасности.
— За которую вы чувствуете себя ответственным после всех этих долгих лет, — резко проговорила Диана.
Френсис покачал головой:
— Извините, если вы считаете, что я это вмешиваюсь в ваши дела. Думаю, вы поймете.
Диана вопросительно посмотрела на него.
— Я понимаю, — проговорила она с сожалением. — Я все чудесно понимаю. Вы — отец, который переживает за свою дочь. — Ее губы задрожали. — К черту, к черту, Френсис, все к черту! О боже, я же знала, что мне нужно держаться подальше от этого места!
Она встала и подошла к окну. Френсис пристально смотрел на нее. Морщинки между его бровями обозначились еще резче. Наконец он сказал:
— Я был намного старше вас.
— Как будто это имело какое-то значение, — ответила Диана, не оборачиваясь. — Как будто это когда-нибудь имело значение!
— Старше настолько, что мог быть вашим отцом…
— А теперь? Неужели вы не понимаете, Френсис, сейчас изменилось и это. Насколько вы теперь старше меня?
Он подошел к ней, глядя на нее уже каким-то новым, взволнованным взглядом.
— Я не знаю… — начал он и остановился. — Диана…
— Нет, — воскликнула она и повернулась. — Нет, Френсис, нет! Я не дам вам воспользоваться этим. Я… я…
Она вдруг замолчала и выбежала в другую комнату.
Воскресные газеты прорвали плотину. И в понедельник газеты вышли под заголовками: “Все еще очаровательная в восемьдесят лет!” (“Миррор”), “Места для сидения — подросткам” (“Скетч”), “Стоячие места для стариков” (“Мейл”), “Антигерон ставит моральные проблемы” (“Ньюс-Кро-никл”), “Никаких привилегий для богачей” (“Трампитер”), “Новый подход к возрасту” (“Мейл”).
Только газета “Таймс” продолжала обдумывать все это и, воздерживала от каких-либо выводов.
Совершенно беспричинно, просто потому, что газета оказалась под рукой, Диана взяла “Трампитер” и начала читать передовую статью.