Песчинка на ветру

Ну а ружьё это немецкое со мной на охоте много лет было. А потом внутри механизм износился – стало срываться с шептала. Могло выстрелить само собой – а сделать никто не может. Куда только я его ни возил! Никто не взялся делать. Эх!

* * *

Перед мысленным взором Валерии проносились кадры из известного фильма. Её воображение раскрашивало яркими красками картины прошлого, в котором дед Максима, молодой фронтовик, разбирается в тамбуре с бандитами.

– А пистолет? Что с пистолетом? – она смотрела, широко раскрыв глаза, на Макса, закончившего пересказывать семейную легенду.

Макс прищурился и улыбнулся.

– А пистолет был спрятан, когда мой отец стал подрастать, от греха подальше. Бесполезная в мирной жизни железячка, разве что бандита в тамбуре пугать.

– А куда спрятан? Ты его видел? – Валерия сжала запястье Макса.

Макс усмехнулся.

– Мы с тобой его поищем, обещаю. Есть у меня одна мыслишка, где он может быть.

Валерия улыбнулась и отпустила его руку. Они ехали молча. Спустя несколько минут Валерия спросила:

– А как дед умер? Что случилось?

– Знаешь, он был крепкий как кремень. На здоровье никогда не жаловался. К семидесяти годам овдовел. С тех пор сам вёл хозяйство – дом, огород. День рождения у него в декабре был, восемьдесят семь стукнуло. Съездили мы к деду, поздравили. А спустя месяц он к нам приехал. Вроде виделись недавно, и нáте вам! Сам приехал! «Соскучился»,– говорит. Пообедали мы, мама борща наварила, пирожков напекла. Он вышел к столу в парадном кителе, как на праздник собрался. «Вот, – говорит, – родные, вспоминайте меня таким!» Поел, пошёл прилечь… Да так и не встал. Тихо отошёл, словно уснул. Хорошая смерть.

Максим вздохнул.

– Дом находится в пятнадцати километрах от нашего города, в посёлке Красноармейский. Знаешь такой?

– Да, слышала. А какой он, этот дом?

– Двухэтажный, каменный. С подвалом и чердаком. Гараж, теплица, все дела. Деда похоронили там же, в Красноармейском, на местном кладбище, рядом с бабушкой. Я тебе покажу это место. Прошлой весной, как только снег сошёл, мы всем семейством поехали в дом. Всё лето жили за городом, на свежем воздухе. Мы с отцом ворота новые поставили. Чуть крышу подлатали. В доме где подкрасили, где побелили. Мама и Ленка цветами пол-огорода засадили, да по дому копошились – стирали, мыли, чистили. До чердака так и не добрались. Ничего, полазаем там вместе, а? – он оторвал взгляд от дороги и посмотрел на Леру.

– Да, конечно. Смотри на дорогу, пожалуйста! – девушка сжала ручку двери.

– Не боись! Так вот, где я остановился? А, да. Лето закончилось. Дом подлатали. Все вернулись в город.

– А почему ты не остался там жить?

– Что мне там одному-то делать? Работа, друзья – всё в городе. А летом снова все соберёмся, семьёй, уже будем не работать, а отдыхать! Так я думал, пока не наступила зима.

– А при чём тут зима? – Лера посмотрела на Макса.

– А зимой я встретил тебя, – он улыбнулся, не отрывая взгляда от дороги, – и вся моя жизнь изменилась. Теперь я хочу жить там. С тобой. А давай-ка, я покажу его тебе! Сделаем небольшой крюк. Приедем к моим на полчасика позже – не велика беда! Я ключи не взял, но хотя бы снаружи посмотришь на него. Согласна?

Валерия была заинтригована. Глаза горели, улыбка легла на лицо. Она быстро-быстро закивала головой.

26

Они свернули с трассы на просёлочную дорогу. Проехали несколько километров и на указателе «Красноармейский» повернули налево. Узкая дорога, вся в рытвинах, вилась серпантином через весь посёлок, то резко спускаясь вниз, то круто поднимаясь вверх.

Во времена уральской «золотой лихорадки», в середине девятнадцатого века, в речке Иремельке, что течёт мимо Архангельского, нашли золото. Ближе к концу века «золотые» участки выкупил местный купец Симонов – и поставил дело как надо: выписал из Европы машину с паровым приводом и немца-механика, будущего управляющего прииском. Немец Фогельсдорф нашёл здесь свою любовь, женился, обрусел и пустил корни на новой родине. Он и построил для своей семьи этот дом – каменный, крепкий. Такие дома не были редкостью в городах и заводских посёлках. Но в уральском селе, по сути казачьей станице, не знавшей ни барского ярма, ни барских хором, он смотрелся как дворец.

Стоял дом высоко на холме, вгрызаясь в него с южного склона, вбирая окнами как можно больше скудного тепла этих краёв. Двухэтажный, с железной крышей. Стены выложены неровным коричневато-серым камнем, не обтёсанным, но тщательно подогнанным один к другому, – этим добром местная природа щедро снабжала всякого умелого хозяина.