Песенка для Нерона

Но ветер продолжал крепчать. Понятно, я ничего не смыслю в корабельном деле, ужасно запутанном и сложном; все эти увалить под ветер к юго-западу, поднять парус и привести корабль к ветру, когда Сириус встает по правой скуле — морские типы понимают все эти вещи, но что касается меня, то вы можете просто гавкать — смысла из вашего лая я извлеку не сильно меньше, чем из морского жаргона. Так что когда моряки стали перешептываться насчет ветра, я не мог уразуметь, в чем проблема — то ли мы идем не туда, то ли ветер замедляет наш ход, то ли корабль вот-вот перекинется пузом кверху и всех нас утопит. Кроме того, я был слишком занят, удерживая на месте ту малость, которая еще находилась в моем желудке; поскольку припасы наши подходили к концу, я решил, что было бы чистым преступлением выблевать за борт то, что я только успел съесть. Луций Домиций тоже имел довольно зеленый вид, так что мы решили, что лучшее, что можем сделать — это заползти куда-нибудь в щель, чтобы не путаться под ногами у профессионалов, и надеяться, что ветер выдохнется до того, как мы окажемся в Индии.

Должен сказать, я вообще не очень люблю Средиземное море. Большую часть времени оно нормально себя ведет, как и положено морям, но когда с ним приключаются эти его истерики, оно становиться способно серьезно подговнить. Очень скоро оно собралось в большущие волны и стало ронять их на нас сверху, так что все промокли до нитки, а у команды появились дополнительные темы для технической болтовни. Прежде всего, хотя я и встревожился (а всякий, кто плывет по морю на корабле и не тревожится — либо дурачок, либо спит), но твердил себе, что это, вероятно, одна из тех вещей, с которыми моряки имеют дело постоянно — просто еще один рабочий день, никакой опасности, несколько неудобно, но и все; да и вообще, я же не сахарный, не растаю. Но ветер все усиливался и усиливался, моряки начали скользить, падать и вопить, и довольно много моря поступало внутрь сквозь щели в дне, и мы не двигались, кажется, ни вперед, ни назад, а только вверх-вниз, как дети на качелях. Затем я увидел огромную волну, поднявшуюся над кораблем и ринувшуюся на него, как разъяренная свинья.

Она дала кораблю такого тычка, что я грохнулся спиной о борт, а когда поднял глаза, увидел, как кормчий Титир лицом вниз едет через всю палубу, а потом перелетает через борт и падает в воду. Я закричал… кажется, в таких случаях надо кричат «человек за бортом!», но тогда я не смог вспомнить, и заорал: сюда, Титир упал в море! Никто не ответил и даже не попытался что-то сделать, поэтому я прокричал это снова. Я знал, что меня слышали, потому что двое или трое повернули голову в мою сторону, не прерывая своих занятий — они цеплялись за канаты и борта или катались по палубе. Тут до меня дошло, что у нас серьезные проблемы, и я чуть не обосрался со страха.

Не спрашивайте, что произошло дальше, потому что я больше не обращал внимания на большой мир, меня интересовал только тот маленький, жалкий его уголок, в котором находился я сам. То ли корабль врезался во что-то, то ли что-то врезалось в корабль, но ощущение было в точности такое же, как когда в темноте со всего маху въезжаешь рожей в дерево. Я цеплялся локтем за столб, но ослабил хватку, наверное, потому что полетел через палубе на правом бедре. Плечом я врезался во что-то твердое, оно тоже поддалось, и я взлетел в воздух, а потом поверхность воды ударила меня со всей силы и я оказался под ней, извиваясь и лягаясь изо всех сил. Часть меня говорила: успокойся, тебя не бросят посреди моря, они повернут и подберут тебя или спустят лодку или еще что. Но я прекрасно знал, что ничего подобного никто делать не станет, потому что они ничего не смогли сделать даже для своего коллеги и друга Титира — только недовольно зыркали на меня за то, что я привлек внимание к этому обстоятельству.

Ну вот.