Песенка для Нерона

— Благой Боже, нет, — ответил я. — Ну, по закону-то может быть, — продолжал я. — Но кому какое дело до этого дерьма? Нет, если ты заплатил матери хорошие деньги, то по мне так кабак твой; и если ты беспокоишься, не собираюсь ли я к префекту, то клянусь, волноваться не о чем.

Дуралей смотрел на меня так, будто я отвязал его от креста и сказал: извини, дружок, я просто шутил.

— О, вот уж кому волноваться об этом дерьме, так точно не нам, старым служакам. Значит, — он выдохнул, слегка потрясенный. — Ты подыскивал, что купить?

Я кивнул.

— Ну, перво-наперво я собирался найти койку на ночь и какой-нибудь перекус, не говоря о кувшине или двух разведенного пополам.

— О, думаю, это можно устроить, — сказал он чуть-чуть слишком радушно. — За счет заведения, естественно, — добавил он, и у меня сложилось впечатление, что эти слова он произносит нечасто — они, выходя из горла, явно причиняли ему боль, как если бы он отрыгивал репьи.

— Очень великодушно с твоей стороны, — сказал я.

— Это самое малое, что я могу сделать для собрата-ветерана, — ответил он, широко улыбаясь. В общем, мы вошли внутрь; если что-нибудь и изменилось, я не заметил (разве что Плут был мертв, как и Терион, да и Каллист тоже, конечно, так что остался в живых только я. А также мать, напомнил я себе). Мой братушка, которого, как выяснилось, звали Аполлодор, усадил меня за стол, а сам с топотом удалился, крича, чтобы подавали еду и вино. Надо отдать ему должное, уж он расстарался. Бекон и бобовая похлебка со свежим хлебом, хорошее домашнее вино, разведенное пополам и сдобренное медом, толокном и тертым сыром; он даже вытряхнул своего старенького папашу из второй спальни, чтобы уложить там меня (странное совпадение, потому что в детстве это была наша с Каллистом комната, и даже большая уродливая заплатка на стене никуда не делась). В общем, на следующее утро, когда встало солнце, я чувствовал себя невероятно свежо и радостно. Поэтому первым делом было все это изменить. Я спустился во двор и наткнулся на Аполлодора, спешащего в конюшню с большим горшком овса для лошадей.

— Думаю, надо пойти повидать мать, — сказал я. — Где мне ее искать?

Пес Быстрый, свернувшийся на своем обычном месте, прижал к голове уши и зарычал. Я его понимал. Однако если бы боги хотели, чтобы мы жили счастливо, они бы не одарили нас семьями.

— Ага, так, — сказал Аполлодор. — Как выйдешь, поверни налево, шагов пятьсот вниз по улице, пока не дойдешь до старого дома с двойными дверями…

Я кивнул.

— Ты имеешь в виду дом Телеклида?

— Ну конечно, ты же здесь вырос, я забыл. Да, именно его; но только старикан, который там раньше жил…

Он мог не продолжать. Жаль. Мне нравился Телеклид.

— Присоединился к большинству? — спросил я.

— Лет десять назад, так мне говорили. Он достался твоей матери; вообще-то он принадлежит римскому приставу, но он разрешил ей там жить.

Я нахмурился. Если она продала кабак и ферму, то почему жила на чьей-то милости? Но об этом я спрашивать не стал; незачем выносить сор из избы.

— Спасибо, — сказал я. — Я понял, куда идти. А потом я собирался прогуляться до города…

— Нет, зачем, — сказал Аполлодор. — Возьми мою лошадь, ей все равно надо размяться.

— Спасибо, — сказал я, слегка ошарашенный. — Очень щедрое предложение.

Он пожал плечами.

— Зачем бить ноги, когда можно доехать? В общем, если захочешь есть-пить, когда вернешься — покричи, и не беспокойся, если припозднишься. Ну да что я говорю, ты ведь и сам знаешь, как принято на постоялых дворах.

Я поблагодарил его. Он сказал, что без проблем. Стань мы еще чуточку дружелюбнее друг к другу, нам пришлось бы пожениться, хотя бы ради детей.

Ну, нельзя вечно откладывать неприятные дела, так что я пошагал по дороге к бывшему дому Телеклида, чтобы повидать старушку-маму.