Песенка для Нерона

Конечно, это было нелепо; я все сделал как попало, как всегда. Нет, я действительно ударил его — кровь была повсюду, на моих руках, на полу, где угодно — но он был жив. Ему было мучительно больно, не надо было быть врачом, чтобы это понять, но он изо всех сил сдерживался, чтобы не сорваться.

— Все в порядке, — сказал он. — Попробуй еще раз. — Он схватил мою руку и дернул от себя, так что нож вышел из его кишок. — Давай, — сказал он, — выше, вот сюда. — Думаю, он имел в виду сердце или шею, но я так растерялся, что едва мог дышать. Поэтому он потянул мою руку вверх, пока кончик ножа не попал во впадину между ключиц, а затем обхватил меня руками и крепок обнял.

Я пытался удержать его, когда он начал падать, но мы были скользкими от крови, и он сполз у меня по груди и привалился к ногам, а я только стоял и смотрел на него. Я хотел закричать, но голоса не было. Хуже не бывало ничего.

Бог знает, сколько я так простоял, но в какой-то момент вбежал этот маленький кусок говна Фаон, крича что-то о всадниках, увидел мертвое тело, увидел меня и сказал, о боже. Затем верх взяла какая-то часть моего сознания, о которой я до того момента ничего не знал, и я услышал, что говорю:

— Все в порядке, я убил его.

К счастью, Фаон слишком сосредоточенно пялился на кровавое месиво на полу, чтобы оглянуться и увидеть Луция Домиция. Поэтому он спросил:

— Кого? Кого ты убил?

А я сказал:

— Цезаря, конечно, а кого я по-твоему мог убить, мать твою? Он не хотел сдаваться живым и я убил его.

Фаон оторвал взгляд от того, что лежало на полу, и посмотрел на меня.

— А теперь что? — сказал он.

— А теперь ты выйдешь навстречу всадникам, — сказал я. — И ты приведешь их сюда, и ты покажешь им тело, и ты скажешь им, что это сделал раб.

Понятия не имею, кто все это говорил. Такое мог бы сказать Каллист, но голос, который я слышал, был моим, однако с каких пор я стал таким умным и таким находчивым?

— Ты скажешь им, — продолжал я, — что раба, который сделал это, зовут Эпафродит — ты знаешь, тот маленький идиот, который писал за него письма. Это очень важно: Галена и Каллиста здесь никогда не было, сегодня ночью ты их не видел, его убил секретарь Эпафродит, и он сбежал, прежде чем ты вернулся. Ты понял?

Фаон был слишком потрясен, чтобы спорить.

— Эпафородит, — повторил он, как будто заучивая роль. — Ладно.

— Хорошо, — сказал я. — Потому что если ты скажешь им, что это были Гален и Каллист и нас поймают, то мы расскажем, что это ты помог ему бежать из дворца и привел сюда и собирался тут спрятать… ну, ты понял.

Фаон так перепугался, что только кивнул.

— Ладно, — сказал я. — А теперь пошел нахер.

Он кинулся прочь, а я схватил Луция Домиция за ворот и практически выволок его оттуда через дыру, которую мы выкопали, и мне пришлось пихать его, пока он не побежал, и я продолжал толкать его в задницу, чтобы не дать ему остановиться и свалиться на землю большой бесформенной кучей, и мы пересекли сад, пролезли под стеной, а оказавшись на дороге, снова бежали, и бежали, и бежали.

И, в общем, с тех пор только этим и занимались.

Три

Где мы остановились? Ах, да.

Значит, мы были на Сицилии. Мы скрывались, только что избежав пятнадцатилетней отсидки в каменоломнях (это было хорошо), из-за того, что какой-то безумный грек перерезал наших охранников (и это было плохо, потому что винить в этом станут нас, и очень скоро каждый солдат на острове кинется нас разыскивать). У нас был толстый кошелек с деньгами безумного грека (тоже хорошо), и одежда (тоже плохо, потому что фасон ее безошибочно указывал на Сбежавшего Заключенного). Мы понятия не имели, где находимся и что нам делать дальше.

Иными словами, по нашим стандартам это был обычный рабочий день.

— Первое, что нам нужно сделать, — сказал я Луцию Домицию, когда мы пробирались по каменистому склону, — это избавиться от этой одежды, помыться и причесаться. — Второе — отправиться в Мавританию.

Он резко остановился и уставился на меня.

— Мавритания, — повторил он.

— Мавритания. Это решение всех наших проблем. Все, что нужно сделать, это уехать в Мавританию, где мы станем свободны и безгрешны, а все наши проблемы останутся в прошлом.

— О, хорошо, — сказал Луций Домиций. — Не будет ли слишком большой грубостью спросить — почему?

Я насупился на него.

— Это очевидно. Во-первых, отсюда туда просто попасть, суда ходят туда-обратно каждый день. Во-вторых, никто в Мавритании нас не знает, мы сможем начать сначала и не надо будет каждые две минуты оглядываться через плечо. В-третьих, мавританцы — урожденные имбецилы.

— Чего?

— Имбецилы, — он что, специально тупит, или что? — Тупые. Не слишком умные люди. Богатые, жирные, дружелюбные и доверчивые. У нас там дело пойдет.

Он посмотрел на меня, как будто я принялся слюни пускать.

— Откуда ты, черт возьми, это взял?

— Это общеизвестно, — сказал я ему. — Все об этом знают. Это, как там говорят, провербиально. Жирные и мягкие, как пахта. Можно отправиться в любой из тамошних городов, везде одно и то же. Тингис, Икозий, Кирена…

— Кирена в Ливии.