Песенка в шесть пенсов и карман пшеницы

– Буду с тобой на связи, дружище! – крикнул он мне вслед, и они уехали.

Все еще взволнованный, с приятным чувством важности происходящего, я пошел к жилищу Пина. Было лестно, что Теренс выбрал именно меня, и к тому же подтверждалась моя врожденная вера в исключительную мою бегучесть. Осознание того, что я быстро бегаю, впервые возникшее у меня, когда я мчался за доктором для моего отца, и которое я старался поддерживать собственными усилиями, было прекрасно подтверждено в реальности, поскольку, тренируясь с участниками кроссов в Арденкейпле, я дважды побеждал в спортивных состязаниях в категории для мальчиков до четырнадцати лет. В тех, что проводились ежегодно в конце сезона. Да, это был, несомненно, особый дар, сравнимый разве что со способностью левитировать, даруемой Небесами некоторым особым святым. Действительно, когда я бегал, обдуваемый встречным потоком воздуха, который я сам и вызывал, то нередко испытывал ощущение, что на какое-то время утрачиваю контакт с terra firma[114]. Ввиду всего этого мне казалось правильным, что я должен обратить в капитал свои преимущества. Красивое предложение Терри было совершенно законным, и если Донохью тоже захотел сделать ставку на меня, притом что в этом и заключается его бизнес, то почему бы и нет. Однако по отношению к стипендии Эллисона мне самому было далеко не все ясно, и когда я добрался до Хиллсайд-стрит и поднялся по лестнице в комнату Пина, я решил оставить последнее слово за ним. Он уже сидел за столом и ждал меня, с большим любопытством перелистывая кипу бумаг.

– Лоуренс, – тут же начал он, указывая на другой стул, – представь, мне повезло достать экзаменационные работы на стипендию Эллисона за последние десять лет. Их полезно почитать.

– Да, сэр?

– Во-первых, в шести из десяти случаев сочинения были посвящены одной из персон шотландской истории шестнадцатого века. Во-вторых, насколько я понял, прошло ровно десять лет с тех пор, как такой персоной была Мария, королева шотландцев.

– Что это значит?

– Возможно, ничего. – Он улыбнулся, подергав себя за бороду. – Тем не менее, я думаю, было бы неплохо обратить нам особое внимание на тысяча пятисотые годы с небольшим дополнительным интересом к этой несчастной молодой женщине и к ее ближайшему окружению: Эндрю Лэнг[115] тут нам поможет. Сегодня я получил его биографию из библиотеки. И как он благоволит к этому бедному существу!

Он уже открывал книгу, когда, желая прояснить то, что творилось у меня в голове, я сказал:

– Одну минутку, сэр, прежде чем мы начнем.

Я рассказал ему, что мой кузен попросил меня принять участие в спортивной встрече в Бервике за два дня до сочинения и что, хотя я и дал предварительное согласие, если мой учитель считает, что это каким-либо образом может ухудшить мои шансы, я немедленно откажусь.

Он подумал, глядя на меня добрыми глазами. На его лице в тот момент было написано благородство, которое затмевало все его недостатки – инвалидность, банальную сентиментальность и чопорные повадки, – и в тот момент я почувствовал, насколько он мне дорог.

– Почему нет, Лоуренс, я считаю, это как раз тебе и нужно, я всегда советую делать перерыв перед экзаменом. А день на открытом воздухе – просто идеально.

Я испытал большое облегчение, услышав такие слова. С возродившимся пылом я под надзором Пина приступил к новому и еще более рьяному исследованию личности кузины королевы Елизаветы.

Глава тридцатая

В тот же вечер, когда я закончил занятия с Пином и вышел из дома на улицу, Нору я не нашел. Она довольно часто, когда погода была хорошей, пересекала парк, чтобы встретиться со мной, и я ждал ее под фонарем у парадного номер двести двенадцать. Взявшись за руки, мы отправлялись обратно в Кресент, где мисс Донохью, считавшая, что у нее кулинарный талант, и любившая отведать чего-нибудь вкусненького, готовила на тосте гренки с сыром по-уэльски, под которые мы пили какао. Пин требовал от меня такого усердия, что для прогулок за город не оставалось времени, а сама Нора и не предлагала их. Хотя у меня было весьма смутное представление о том, что произошло тогда между нами на верхней палубе плавучего дома, отношение Норы ко мне неуловимо, однако существенно изменилось. Я чувствовал, что она испытывает ко мне еще более теплые чувства, пусть уже без прежней непринужденности и озорства, – она принялась меня поддерживать, говорить, как она надеется, что я добьюсь стипендии Эллисона. Как будто она вдруг стала старше, сдержаннее, и, хотя мы нежно целовались, что-то, чему я не мог дать название, пропало, сменившись какой-то озабоченностью. В последнее время мне действительно стало казаться, будто что-то беспокоит Нору. Хотя она отрицала это и отмахивалась от моих расспросов, часто ее взгляд становился потусторонним, и порой она казалась абсолютно подавленной. Поскольку прошло более недели – необычно длинный промежуток времени – с тех пор, как мы виделись последний раз, я решил зайти к ней на Кресент-парк по пути домой.