Песенка в шесть пенсов и карман пшеницы

Она с неохотой встала, откинула назад волосы, и спустя мгновение я услышал всплеск весел. Вскоре над озером раздались звуки дружеских приветствий и поплыл разговор двух голосов. Миссис Ренни была болтушкой, и избавиться от нее оказалось труднее, чем Нора надеялась. Как широко было небо и как навевал дремоту тихий плеск озера! Мне стало чудиться, что я плыву сквозь облака, плыву, все более и более растворяясь в грезах, пока наконец долгая велосипедная прогулка, великолепный обед, портвейн и горячее солнце не сделали свое дело. К своему стыду, который никогда во мне не избудет, я заснул.

Когда я проснулся, было уже прохладно, солнце садилось и Норы рядом не было. Я вскочил. Она была внизу и уже приготовила чай. Вопреки ожиданию, с ее стороны не было ни упреков, ни презрения – она тепло приветствовала мое появление, разве что стала смотреть на меня с каким-то новым, непонятным, пытливым интересом. Она нежно поцеловала меня в щеку, произнеся слова одобрения, которые показались мне странными:

– Ты юноша-дитя, Лори. Такой божественный день, и нам не в чем себя упрекнуть.

– Ты тоже спала?

– Нет, родной. Я еще поплавала, чтобы остыть, затем я поставила чайник, села и немного подумала о себе.

– О чем, Нора?

– Ах, – улыбнулась она. – Когда-нибудь расскажу.

Попив чая, который оказался весьма бодрящим, мы заперли плавучий дом, высадились на берег и, навесив замок на лодочную цепь, неторопливо отправились на велосипедах домой. Нора ехала очень близко ко мне, часто клала руку мне на плечо, так чтобы было удобней разговаривать. Действительно, почти весь путь до Уинтона мы разговаривали. Я рассказал ей о стипендии Эллисона, и она посоветовала всерьез заняться этим. Еще она предупредила, чтобы я не позволял Теренсу использовать себя в его интересах.

– Терри славный малый, совсем не злой и не вредный, но палец в рот ему не клади. Что касается Донохью, этот человек обдерет как липку собственную бабушку.

Было уже поздно, когда мы добрались до Кресент-парка. Мой фонарь погас, и оставшуюся часть холма мы одолели пешком. Я взял у Норы велосипед и сказал, что поставлю оба в подвал. Когда я стоял в темноте, она быстро обняла меня и поцеловала.

– Спокойной ночи, дорогой Лори. И дай бог тебе остаться таким, какой ты есть.

Затем она поднялась по лестнице и скрылась за дверью.

Глава двадцать девятая

Было четыре часа жаркого субботнего дня в середине июля, когда миссис Тобин принесла в мою комнату чашку с чаем. Прежде чем выйти, она покачала головой, поглядев на меня, сидящего перед горкой книг, наваленных на плетеный стол, который я откопал среди хлама Лео.

– Образование – замечательная вещь. Но на твоем месте я бы не стала так надрываться.

– Но я должен, Энни, – в отчаянии ответил я. – У меня осталось ужасно мало времени.

– Что ж… – рассудила она. – Только не заработай воспаление мозга, как парень миссис Финнеган[107], когда ему не удалось стать почтальоном.

Я был слишком напряжен, чтобы расценить это как шутку. Более двух месяцев я последовательно вгрызался в историю под руководством Пина, и нервы мои были на пределе. От первых лакомств в виде «Общей истории Шотландии» Хьюма Брауна и «Пограничных войн» я перешел к более солидной пище: к «Шотландской войне за независимость»[108] Баррена, «Кельтской Шотландии»[109] Скина, «Королям Стюартам» Грегори, а теперь поглощал «Чертополох и Розу»[110]. Помимо реальной цели, на достижение которой я почти не смел надеяться, меня заинтересовала эта тема сама по себе. По ночам, в свое лучшее время для чтения, я бывал настолько взволнован, читая о вражде между Ротсеем и Олбани, которая приведет к таинственной смерти Ротсея в Фолкленде, что только финальный – вполне в духе четырнадцатого века – трепет моей оплывшей свечи мог остановить меня. Я теперь проводил у Пина четыре вечера в неделю – это была воистину героическая самоотдача, однако скорее с его стороны, чем с моей. Часто мои мысли возвращались к тем временам, когда я врал по глупости, что у меня есть наставник. Теперь у меня он действительно был: замечательный, терпеливый учитель. Его больше всего заботило отсутствие у меня литературного стиля, каковой дефект с более чем скромным успехом он постоянно пытался устранить правкой и советами.

– Ты пишешь душой, Лоуренс, – пожимал он плечами, – а не головой. Надо с этим кончать.

Я обратился к любезному подношению миссис Тобин. Выпив чай, который начал уже остывать, я снова, уже не в первый раз за сегодня, посмотрел на открытку. Она пришла вчера и теперь слишком явно лежала на столе рядом с моими заметками о регентах Морее[111] и Ленноксе[112]. Нахмурившись, я взял ее и, как бы пытаясь уловить смысл, до сих пор скрытый от меня, прочитал ее еще раз.

Встретимся под часами на Центральном вокзале в 5 часов вечера в субботу в обязательном порядке. Это явно в твоих интересах.

Теренс